По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 117

– А как же конюхи? – шепотом же спросила хотун. – Попадем в подозрение! – и громко добавила: – Вам, воинам, видней!

Старик округлил глаза и, сдерживая улыбку, поджал губы – игра забавляла его, но он справился с внезапным приступом смеха и шепнул успокаивающе:

– Конюхи все спрячут в горах в приметном месте. Это мы делаем запас на всякий черный день. Что в этом плохого? А уж запас-то и медведь может разорить, и бурундук потратить! Понятно? – И громко добавил для приближающихся конюших: – Есть кони поумней людей! Мой такой!

Хотун заторопилась, зашептала горячо:

– Тогда увезем еще и мешочек золота! – И добавила: – Может, он у тебя не конь, а лис?

– А вчера привели ко мне отборных скакунов, – зашептал старик. – Их привели с подножия горы Аласа, а выращивали по-особому! О, хотун, какие это кони! Тут уж не до шуток, когда увидишь серого жеребца! Он похож на того, который носил на хребте нашего командующего, хотун! Не могу забыть, как он обнимал голову серого, когда тот пал от стрелы-ангыбал! Пусть хоть порадуется, глядя на его близнеца!

– Тихо… Остынь! – не разжимая губ, приказала хотун и громко добавила: – Чего ты все молчишь, Алгыдай? Расскажи что-нибудь! Дорога не близкая!

– Да что уж я помню? – усмехнулся Алгыдай, оглядывая свиту. – Старая память, как рваная сеть: зайдет рыба, потянул, ан рыбы-то и нету!.. Так, нукеры?

Кто-то из незнакомых Усуй-хотун конюших ответил вежливо:

– Ты большой человек – тебе видней!

– Мне-то видней, да тебе-то вкусней! – рассмеялся, уже не таясь, Алгыдай и тронул коня: – Впере-о-о-д!

* * *

«Даже жалость и доброта на земле, оказывается, должны иметь меру…» – покачиваясь на рысистом ходу жеребчика, грустно думала Усуйхан, губы ее подрагивали. «Если жалость затмит рассудок, то недолго и до большой беды… Иногда большой сухой ветер менее опасен, чем ползучий сквознячок… Ведь сколько мы помним себя с сестрой Усуй, всегда мы гордились славой Тайман-батыра. А сейчас только вспомним про его изгнание – и солнце меркнет, о брат! Не понять нашим умом волю Господа, нет, не понять – только это и утешает! Только сияние славы его одного – командующего всеми татарскими войсками озарило величием весь род Алчы и возвысило над другими родами! Только поэтому мы стали хотун-хан, а не другие – и на то воля Господа! Надо выдержать все, о брат, даже в личине черного раба, и настанет день светлого торжества! Но кроме нас с сестрой нет защиты у шести татарских родов и тебе наш махтал, о брат наш батыр… Пойми нас!..»

* * *

В тот кровавый и скорбный для татар год, когда была вырублена лучшая их людская поросль, Эллэю исполнилось семь лет и семь зим.

Мать пала, сраженная стрелой хойгур, а отец – командующий объединенными войсками всех татарских родов, пропал без вести. Его останков не нашли ни татары, ни монголы, и стало ясно, что он утонул при переправе через реку в своих тяжелых доспехах.

Так и стал Эллэй круглым сиротой. Не оттого ли, что никого из родителей не сыщешь, когда хочется понюхать их запахи и уронить голову в растворенные, как лоно, руки, которые помнишь, как солнце и как воздух – отродясь. И сестры баловали его, но скрепа это слабая, и цена этим баловствам могла упасть сама и уронить человека, который ни в чем не знал ограничений и привык, что его походя и по привычке жалеют.

В девять лет Эллэй отправился на войну в числе конников. Хотели было тойоны не брать его, боясь за жизнь отпрыска благородного семейства, но старшая сестра Усуй была тверда:

– Он мужчина, и его место в строю! – сказала она. – Пусть служит хану копьем и пальмой – и хан отметит его почестями!

Закон крови дал себя знать – в любом бою мальчик оставался хладнокровным и невозмутимым, мужественным и стойким. Вдобавок к этому, в нем проявилась удивительная способность запоминать картину и ход боя с яркими и важными подробностями. Он умел пересказать увиденное так, что это увиденное выглядело стройным и цельным. Этот маленький лопоухий мальчуган, стоя перед стариками, вещал о минувшем сражении так, словно сидел на облаке прямо сейчас, а перед ним разворачивалось боевое действо. И его стали приглашать, чтобы разрубить узлы путаницы и разночтений. Ему удивлялись, как удивляются редкому дереву в саду, и предрекали славу крупного военачальника.

– Нашему хану не важно, из какого рода человек – важно то, какую пользу он несет илу! – говорили старые мудрецы. – Джэбэ, Най – возьмите хоть их! Кем они были? А они были мэгэнэями у наших супротивных! Но Чингисхан сохранил за ними чины и дал им волю! Не тронул он никого и из найманских тойонов. И пусть Эллэй будет хоть сыном шайтана, а великие тени его теток, да еще дар, которым он обладает, выведут мальчишку на великий путь.

Эллэй слышал эти разговоры, так как беседы шли при нем, но не понимал их смысла, ибо для него самого жизнь была такой, какой она ему казалась. Он еще не понимал, чем отличается от других, кроме возраста. Едва вставало солнце – вставал и он и находил себе заделье наравне со взрослыми, чтобы вечером замертво свалиться от усталости и не видеть снов. Это было его детской игрой – взрослая жизнь. Но ни с чем не сравнимый пыл войны уже овладел навсегда его существом. Два-три мальчика под крылом какого-нибудь старика или смелой женщины содержали во время боя сменных коней для десятка нукеров одного арбана. Примчавшись из самого пекла сечи во весь опор, нукеры бросали поводья в руки мальчишек и сходу перескакивали на свежего коня, чтобы вновь рвануть туда, где горячо. А взмыленных, храпящих от страха и возбуждения коней тут же нужно было мыть, вытирать, вычесывать – готовить к продолжению службы. Эллэй понял, что нужно знать норов каждого из коней и помнить его. Он ухватил и закономерности маневрирования с лошадьми во время сражений, в соответствии с которыми то нужно было следовать за своими, то отступать подальше, то укрываться в каком-нибудь овражке или в расщелине, или под завесой дымокуров. Так, еще не зная жизни, он свыкся с картинами смерти в страшных рубках и сечах, когда людская и конская кровь смешиваются воедино. Просто ему казалось, что все это он уже где-то и когда-то видел. А что касается сиротства, то он сразу поверил в россказни теток Усуй и Усуйхан о том, что его отец с матерью уехали далеко-далеко за высокие горы и живут в глухом лесу под названием тайга. И никогда он не расставался с мыслью, что станет взрослым, сильным, могущественным и поедет в ту родительскую даль, и понюхает их – своих отца и мать.

* * *

Эллэй с утра до полудня стоял в карауле. Он ослабил постромки своего рыжего и пустил его пастись на приколе. Похоже, что коню в радость было хрупать траву, и он занимался этим упоенно, закрыв от удовольствия лиловые глаза. Когда солнце стало западать за линию горизонта, с востока задул свежий ветерок и слегка полыхнул стоячую жарынь.

Эллэй бдительно исполнял службу и все смотрел в пустынную степь, пока с удивлением не заметил, что давно уже смотрит на маленькую фигурку одинокого всадника, которая все увеличивалась с приближением. Для смены караула еще не наступило время, да к тому же караульный всегда прибывал с сопровождением и имел приказ ехать мелкой рысью, а не в намет. Что же это могло значить? Война?