Донован, остолбенев, стоял и смотрел, как девушка, взяв
монету, уходит. Итак, Эндрю остался в сердце Кэтрин. Донован медленно двинулся
в сторону спальни, исполненный решимости раз и навсегда вычеркнуть Эндрю
Крейтона из своей жизни.
Он буквально вломился в комнату, и вид сестер, отпрянувших
друг от друга, лишний раз убедил его в своей правоте. Энн медленно встала и
улыбнулась. Она единственная из присутствующих понимала, что вся беда этих
двоих в том, что они любят друг друга, но не хотят в этом признаться.
— Лорд Мак-Адам? — сказала она.
— Леди Энн? — ответил он, не отрывая глаз от Кэтрин. —
Прошу прощения, что я помешал вашим посиделкам, но мне нужно поговорить с женой
наедине.
— О да, разумеется.
Энн почувствовала укол жалости к этому сильному, гордому и
могучему человеку, охваченному влечениями и чувствами, которых он сам не
понимал. Энн пожала руку сестре и, покинув комнату, тихо затворила за собой
дверь.
— Ты выглядишь значительно лучше, Кэтрин, — улыбнулся
Донован, — Этот румянец на твоих щеках — след возбуждения?
— Чем же я могу быть возбуждена, милорд? Я обязана тебе
жизнью и ценю этот подарок!
— И у сестры твоей цветущий вид. Наверное, вам нашлось о чем
с ней поговорить?
— С каких пор тебя начали волновать женские разговоры? У
тебя на плечах столько важных дел, столько своих собственных хлопот!
Кэтрин повернулась к окну.
— Донован! — вдруг сказала она, не поворачивая
головы.
— Да?
Он сел в освободившееся кресло и откинулся в нем,
разглядывая жену. Луна только что взошла из-за горизонта, и в ее свете он мог
видеть очерк фигуры и блеск волос жены. Он сидел тихо, ощущая внутри себя
желание заниматься с ней любовью до тех пор, пока не сотрется всякая память об
Эндрю Крейтоне... Но еще больше он желал ее не желать.
— Я бы хотела попросить тебя об услуге, — сказала она.
— Вот это сюрприз. Не ждал, что ты когда-нибудь попросишь
меня о чем-то.
Кэтрин повернулась к Мак-Адаму, лицо у нее казалось
непроницаемым.
— Я хочу вместе с сестрой вернуться домой.
Донован ждал чего угодно, только не этого.
— Ты хочешь сказать, что собираешься покинуть замок?
— Речь идет о какой-нибудь паре дней. До чего же мне надоело
всякий раз умолять тебя, нарываясь на холодность и унижения!
— Не надо ни о чем умолять. Просто тебе, кажется,
нужно лишний раз напомнить, что ты моя жена, и я не тот муж, который готов
отпустить тебя куда-либо... или к кому-либо.
— К кому-либо?.. — Глаза ее расширились, и щеки
раскраснелись от гнева. — Ты хочешь сказать, что я... что у меня...
— ...Может быть любовник? Я ничего не хочу сказать. Я просто
тебя предупреждаю.
— Себя самого предупреждай. Как там твоя красотка Дженни?
Еще не забеременела? Когда же она тебе родит? Мне не пора еще готовить ей для
крестин подарок?
Как ошпаренный вскочив с кресла, Донован в три шага оказался
возле жены. Схватив Кэтрин за плечи, он повернул ее к себе, так что их лица
оказались на расстоянии дыхания друг от друга.
— Я предупреждал тебя, что ты однажды заставишь меня
обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь!
Увидев зловещий огонь в его глазах и ощутив исходящую от
него недобрую силу, Кэтрин пожалела о сказанном.
— Отпусти меня, — взмолилась она полушепотом, глядя в глаза
мужу, и увидела, как ярость сменяется другим, более осмысленным, но и более
зловещим чувством. Она все же попыталась продолжить: — Ты ведь уже взял
от меня все. Имущество Мак-Леодов твое. Что тебе еще надо?
— Что мне нужно? — крикнул он. —
Прекратить отрицать очевидное. Взглянуть в глаза правде.
Скажи хоть слово любви, хотелось ей закричать, скажи слово,
что я для тебя значу больше, чем просто возможность позабавиться в постели.
Скажи, что тебе хочется, чтобы жена, а не шлюха, согревала твои ночи! Скажи,
что я не сундук и не тряпка, которую продают и покупают!.. Но этого он никогда
ей не скажет...
— Сам гляди правде в глаза. Ты же меня купил! Так и не
рассчитывай на что-то сверх счета!
Кэтрин с трудом удерживала слезы.
Какой-то момент их взгляды вели безмолвную схватку, затем, с
подчеркнутой любезностью, Донован заявил:
— Если на то ваша воля, мадам... я получу по счету.
Руки его уже схватили Кэтрин, и рот припечатал ее губы, не
давая дышать. Донован обхватил жену за талию, голова ее откинулась, и она
ощутила его горячее, мускулистое тело рядом, в тоске подумав, почему так всегда
должно быть. Унизительно всякий раз быть принуждаемой к этому и получать как
пощечину очередное доказательство собственной слабости, когда первое же его
прикосновение пробуждает в ней чувственный жар...
Донован тяжело дышал, слушая, как сердце бьется в груди,
словно зверь, запутавшийся в чаще. Он вспомнил, как Кэтрин стонала в такие
моменты: упоенно и бессвязно, — Кэтрин, женщина, способная сломать любого! Но
тут же в его сознании вновь пробудилась мысль об Эндрю, и он потерял над собой
контроль.
Он вновь прижал ее так, что она едва успела выдохнуть его
имя, сжал ее голову ладонями и поцеловал вновь, жадно и страстно, словно
стремился из глубин ее извлечь и присвоить всю ее сущность, все ее существо.
Кэтрин пыталась найти слова, чтобы дать ему почувствовать ее
боль и страдания при одной мысли о том, что он может быть с Дженни; но его
серые глаза вновь лишили ее дара речи. Кэтрин вдруг почувствовала, что все его
разговоры о Дженни не более чем слова, что любит он ее, и даже отрицать это
смешно.
Тщетно пыталась она бороться с затопившими ее чувствами,
оторваться от его губ... Битва вновь была ею проиграна, всякий дух
сопротивления сломлен. Он ослабил свою хватку, но ее собственные руки
неизвестно как и почему оказались на его плечах и обвились вокруг могучей шеи
Донована...
Словно уловив момент капитуляции, он уже ласкал ее и целовал
вновь и вновь. Кэтрин в последний раз попыталась собрать остатки воли, но
вместо протеста издала слабый стон страсти.
Донован не мог ни о чем думать, кроме как о чуде,
происходящем всякий раз, когда он держал жену в объятиях. Тело ее сдавалось...
Но вся ли Кэтрин в его власти? Действительно ли эта сводящая с ума,
непредсказуемая женщина всецело его в эти моменты?! Ведь когда она была в его
объятиях, губы ее приоткрывались навстречу его губам, тело сладострастно
изгибалось, стремясь как можно теснее прижаться к нему! Донован не хотел
ничего, только возноситься с ней на волшебные высоты страсти, где уже нет «я» и
«ты», где остается лишь одна истина — слепящий свет блаженства... Он прижался к
пульсирующей жилке на шее жены, в то же время освобождая ее от одежды, пробиваясь
к мягкому теплу ее плоти; Кэтрин дрожала, желание переполняло ее, стремясь
выплеснуться на поверхность. Она слабо застонала, прося еще, еще, еще...