Он, проникнув в нее, начал двигаться, сперва медленно, ловя
каждый момент, играя с ней, дразня и возбуждая пальцами и губами, пока она не
забилась под ним в страстном экстазе. В ее мире теперь не оставалось ничего,
кроме него и горячих волн желания, затопляющих ее сознание; плоть Донована,
казалось, превратилась в горячий, раскаленный меч, пронзающий саму ее душу,
заставляющий все ее существо молить об освобождении от этой муки. Почувствовав,
что она больше не в состоянии ждать, он проникал в нее глубже и глубже, вновь и
вновь...
Откуда-то она слышала свой голос, свои всхлипы и мольбы;
Донован шептал несвязные слова любви и желания ей на ухо, и оба утратили
чувство времени.
Холодным и мучительным показалось Кэтрин возвращение к
реальности; она испытывала стыд и опустошенность, и разрыдалась в безутешном
горе. Она плакала, полагая, что для мужа она не более чем одно из удобств
жизни, способ извлекать удовольствие!.. Как всегда, за мигом несказанного
блаженства настал час сомнений и неуверенности, час расплаты.
Донован чувствовал, что жена плачет, и не мог утешить ее.
Она отвернулась от него, и прошло много времени, прежде чем смогла уснуть. Но
Донован уснуть так и не смог. По мере того, как бессонная ночь тянулась, в нем
начало зарождаться осознание ситуации. Да, он проиграл. Он любит ее больше, чем
любил Дженни или кого-либо еще. Он не может без нее, и утром ему придется
признать эту горчайшую правду. Ведь если Кэтрин любит Эндрю, то ему, Доновану,
придется делать выбор: либо ее счастье, либо его право держать ее рядом с собой
до конца. Завтра... завтра он придет к окончательному решению...
Перед самым рассветом Донован Мак-Адам уснул.
24
Рассвет уже позолотил утренние облака, когда Кэтрин
осторожно выскользнула из кровати. Тщательно одевшись, она немедленно поспешила
к Энн, которая уже не спала, что немало удивило Кэтрин. Она не знала, что
сестра плохо спала с момента бегства Эндрю, долгие ночные часы молясь то за
благополучие любимого, то за здоровье и счастье Кэтрин, то за саму себя, чтобы
иметь силы встретить грядущие испытания.
— Кэтрин, я не ждала тебя так рано!
— Ничего, я подожду. Только поторопись, пожалуйста, Энн.
— Хорошо, — кивнула сестра.
Она оделась с максимальной быстротой, поглядывая на Кэтрин,
которая в нетерпении расхаживала по комнате, как пойманная тигрица.
Кэтрин необходимо было уехать раньше, чем проснется Донован;
ей хотелось побыть в своем старом доме одной хотя бы немного, а затем уже
начать жизнь в отдалении от Донована, разъезжая по всей Шотландии и навещая
бесчисленных родственников.
К тому времени, когда Энн собралась, нервы Кэтрин были на
пределе. Слуги и конюхи внизу в безмолвном изумлении взирали на двух юных леди,
поднявшихся чуть свет и собирающихся отправиться неизвестно куда, да еще без
сопровождения.
Какое-то время сестры скакали молча. Энн видела, что Кэтрин
в смятении, но не считала себя вправе спрашивать о чем-то, а тем более давать
советы. Та всегда играла в семье главную скрипку, держала в руках все нити
управления домом, и Энн не сомневалась, что и на этот раз сестра найдет
единственно правильный выход из положения.
Энн давно перестала сомневаться в любви Кэтрин к мужу;
только упрямство оставалось той преградой, которую леди Мак-Адам оставалось
преодолеть на пути к душевному миру и счастью. Разумеется, Энн не могла судить
с той же уверенностью о чувствах и настроениях лорда Мак-Адама, но и он, как ей
казалось, всего лишь не хотел или не умел выразить в словах то чувство, которое
доводило его до крайней степени исступления.
— Кэтрин, ты... ну, в общем, ты собираешься пожить со мной в
доме какое-то время?
— Совсем немного.
— Хорошо... — со вздохом облегчения сказала Энн, но
облегчения этого хватило ненадолго.
— Потом я собираюсь поехать в Напьер.
— В Напьер? — Энн вздрогнула от удивления. — Но
для чего?.. Что ты там собираешься делать?
— Навестить своих кузенов и кузин, — заявила Кэтрин.
— Кузенов... кузин... Что-то никогда ранее они не пробуждали
в тебе родственных чувств.
— Я и не собираюсь надолго у них задерживаться.
— Не понимаю.
— А что тут не понять? Я решила на время сделаться
путешественницей.
— Не собравшись толком в дорогу, не захватив с собой
прислугу, без сопровождающих, без...
— ...Без мужа, — закончила Кэтрин. — Да, именно так. Я
прихватила с собой деньги и некоторые драгоценности. Для нас полезно будет
пожить врозь. Может быть, я смогу отыскать Эрика. Так или иначе, я хочу
принадлежать себе, хотя бы на время.
— Кэтрин, ты уверена, что хочешь именно этого? Я ни разу в
жизни не видела, чтобы ты от кого-то или от чего-то убегала.
— В моем положении это единственный выход.
— Не думаю, что Донован спокойно проглотит твою выходку.
— Он получит то, чего давно добивается. Наше богатство уже
перешло в его руки. Наши земли, наш дом, наши имена и титулы — все
его. С него хватит.
— Кэтрин... Почему ты не уведомила Донована о своем отъезде?
— Чтобы дать ему возможность и дальше держать меня как в
тюрьме!
— В тюрьме?! Если возможность поутру разъезжать на лошади
без всякого сопровождения ты называешь тюрьмой, то я не знаю... Может быть,
тюрьма не вне тебя, а в твоей душе?
— Нет, мой тюремщик — он, — тихо сказала Кэтрин.
— Взгляни попристальнее в свое сердце. Ты сама свой мучитель
и тюремщик.
Кэтрин, пораженная, посмотрела на Энн. Сестра за недолгое
время стала совсем другим человеком.
— Что ты знаешь о наших отношениях? — бросила она,
испугавшись вдруг, что в руках у Энн, не дай Бог, ключ от той двери, в которую
она ломится вместо того, чтобы открыть.
— Насильное замужество, когда никто не спрашивает твоего
согласия, любовь к кому-то, с кем ты не можешь разделить жизнь. Бояться за него
и не знать, где он и что с ним... — В голосе Энн звучал гнев. — Как
видишь, кое-что я способна понять хотя бы по своей собственной судьбе, которая,
между прочим, гораздо безрадостнее твоей, потому что я, в отличие от тебя, не
смогу полюбить своего будущего мужа, как любишь ты, вопреки всем своим словам,
Донована Мак-Адама.
На глазах у Кэтрин блеснули слезы, но она лишь стиснула зубы
и подняла выше подбородок.
— Но это-то как раз самое страшное, что может быть... —
сказала она тихо.
— Как ты можешь...
— Могу, потому что это именно так. Донован считает любовь
забавой для дурачков и не желает о ней говорить. Он женился на мне как на
племенной кобыле, для того чтобы я плодила наследников. Мы и месяца не прожили,
а он уже завел любовницу, Дженни Грэй. Он ее раньше любил и до сих пор ее
хочет, и я тут ничего не могу поделать.