Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 88

Таким образом, развитие этого многополюсного баланса напряжений между дворянскими, буржуазными и монаршими формациями в разных странах могло быть очень различным. Однако главная линия этого длительного процесса — изменение в направлении большей и более многообразной дифференциации функций и, соответственно, большей и более прочной государственной координации и интеграции в рамках определенной области господства — повсюду проступает достаточно отчетливо. Однако, если мы будем видеть только эту линию в различных ее аспектах, нам легко может показаться, будто речь здесь идет о совершенно прямом и бесконфликтном процессе. Только заметив множество разрывов в непрерывности главной линии развития, постоянную одновременность интеграции и дезинтеграции, восхождения и упадка, побед и поражений, мы составим себе более соответствующее действительности представление об этом процессе.

В ходе этого преобразования взаимозависимостей между людьми более старые общественные конфигурации и группы всякий раз утрачивают свои социальные функции. Привыкшие к ним люди либо утрачивают основу своего социального бытия, утрачивают многое из того, что придает их жизни смысл и ценность в их собственных глазах, и беднеют; либо же эти люди приспосабливаются к новым, утверждающимся конфигурациям и группам. Но эти последние бывают обыкновенно вплетены в более обширную и густую сеть взаимозависимостей, чем формации отмирающие и уходящие. В сравнении с людьми более ранней ступени люди восходящей, новой формации бывают, по большей части, включены организационно в более значительные объединения с более многочисленными, многообразными и переменчивыми контактами. Их прямые и косвенные отношения зависимости от других людей бывают в большинстве случаев многочисленнее и многообразнее. Соответственно, каждая вновь восходящая формация требует от составляющих ее людей более разностороннего и дифференцированного самоконтроля сравнительно с тем, который требовался для сохранения привилегированного общественного положения в предшествовавшей, отмирающей и уходящей формации. Так, аристократ и даже король придворной эпохи, как мы видели, образуют с другими людьми более обширную, жестче интегрированную и более насыщенную контактами конфигурацию в форме абсолютистского королевского двора. Прямо и косвенно члены придворного общества находятся во взаимозависимости с большим числом людей, чем средневековый рыцарь или средневековый властитель в приблизительно такой же по величине системе господства. То же самое касается дворянина-офицера в королевских полках по сравнению с феодальным сеньором. Последний по призыву своего сюзерена выходил в поле со своими собственными людьми в самостоятельно приобретенном снаряжении; если ему казалось, что поход превысил оговоренное время или продолжается чрезмерно долго, такой сеньор довольно часто возвращался из похода домой. Это же, на другой ступени, касается и купцов, которые занимаются своими торговыми сделками во все уплотняющемся со временем переплетении одного из торгово-промышленных государств Нового времени. Относительно независимые собственники мелких и средних по величине предприятий уступают место представителей предпринимательской элиты сравнительно более зависимым директорам и менеджерам крупных предприятий. Это относится и к рабочим и служащим крупных промышленных предприятий по сравнению с ремесленниками и торговцами доиндустриальной эпохи. Если мы рассматриваем распределение власти между начальствующими и подчиненными, как если бы это распределение существовало совершенно независимо и само по себе, то легко можно прийти к мнению, что торговцы и ремесленники допромышленного века были сильнее связаны сетью своих взаимозависимостей, чем рабочие и служащие крупных промышленных предприятий. Однако рассматривать эти отношения власти, принуждения и взаимозависимости сами по себе недостаточно для того, чтобы понять тот длительный процесс, о котором здесь идет речь. Очень важно, что все цепочки взаимозависимостей, образуемые людьми на определенной ступени развития, как правило, бывают короче, не столь многочисленны, стабильны и прочно соединены, как те, которые образуются на каждой следующей ступени. Характер того принуждения, которое люди оказывают друг на друга, специфическим образом изменяется, начиная с определенной ступени развития, с определенной длины, плотности и прочности цепочек взаимозависимости. Одна из этих отличительных черт — это заметный сдвиг в направлении все большего превращения стороннего принуждения в самопринуждение. Именно это преобразование играет решающую роль в генезисе романтических движений.

3.

Полезно будет (хотя бы мимоходом) указать на то, что здесь мы сталкиваемся с некоторыми критериями общественного развития, которые могут послужить в будущем основой для сопоставления различных ступеней. Следовательно, мы сможем и определять в каждом конкретном случае направления развития, располагая возможностями измерения с помощью последовательностей числовых данных и конфигураций. Одним из самых простых подобных критериев является число повседневных контактов между людьми различных слоев, различных возрастных или половых групп. Этот показатель на одной ступени общественного развития будет отличаться по сравнению с другой ступенью. Такого рода критериями являются количество, длина, густота и стабильность цепочек взаимозависимости, которые образуют индивиды друг с другом в некотором пространственно-временном континууме на определенной ступени развития. К числу этих критериев, своего рода «стандартных масштабов» (которые можно откалибровать поточнее, чем это сделано сегодня), относятся и главные линии напряжения определенного общества: например, увеличивается с ростом дифференциации функций число центров власти; уменьшается — хотя не исчезает — неравномерность ее распределения. Далее, в конце концов, к числу этих критериев относится состояние трех фундаментальных уровней контроля за людьми в обществе в каждую эпоху его развития: состояние средств контроля за процессами в природе вне человека, состояние средств контроля людей друг за другом и состояние средств контроля каждого человека за самим собой. Эти средства контроля также характерным образом изменяются от одной ступени развития к другой, хотя отнюдь не только в смысле простого нарастания или ослабления.

Принуждение, которое люди осуществляют по отношению друг к другу и сами к себе, — назовем здесь только эти аспекты — претерпевает структурные изменения. Они легко наблюдаются в развитии европейских обществ в Новое время, если сопоставить, скажем, положение дворянства в позднем средневековье с позициями придворной аристократии во Франции или позиции слоев цехового бюргерства Германии доиндустриальной эпохи с положением занятых профессиональным трудом буржуазных слоев в той же стране в ходе прогрессирующей урбанизации, индустриализации и государственной интеграции. Это наблюдение помогает нам понимать своеобразный феномен романтизации функционально нисходящих или уже погибших социальных формаций представителями более поздней ступени развития. Подобные импульсы романтизации обычно можно локализовать в определенных состоятельных слоях, особенно в их элитах. Их собственные притязания на господство оказываются, несмотря на их привилегированное положение, в существенной части неудовлетворенными и не могут быть удовлетворены без разрушения того самого режима, который и гарантирует им привилегии. Гораздо сильнее, чем предшествовавшие им социальные группы, эти слои подвержены принуждению со стороны своих взаимозависимостей и требуемому цивилизацией самопринуждению. Поэтому для вышеупомянутых новых привилегированных, но не полностью удовлетворенных слоев представители ранних ступеней развития превращаются в символы более свободной, непринужденной, простой, естественной или, во всяком случае, лучшей жизни, в олицетворение идеалов, по которым страстно тоскуют, но на воплощение которых в общественной жизни, в настоящем или в будущем, уже не надеются. Примером подобного настроения общества может служить прославление странствующих рыцарей в эпоху перемещения дворянства к королевскому двору. Можно указать и на индивидуализированный пример — оперы Вагнера, в которых воспеваются свободное, самоуправляющееся средневековое цеховое бюргерство и, опять же, средневековое рыцарство в ту самую пору, когда рухнули надежды немецкой буржуазии на большую долю участия в осуществлении власти и усилились факторы принуждения, исходящие от государственной интеграции и индустриализации экономики. Иными словами, одним из центральных симптомов романтических установок и идеалов является то, что их представители видят в настоящем лишь ухудшение, в свете некоторого лучшего прошлого. В свою очередь, будущее — насколько они вообще имеют в виду какое-либо будущее — они видят лишь как восстановление лучшего, чистейшего, идеализированного прошлого. Можно задаться вопросом, почему взгляд таких склонных к романтике групп обращен назад и почему они ищут облегчения своих нынешних бед в возвращении к прошедшей ступени общественного развития, о которой сами они имеют именно романтическое, нереалистическое представление. Тогда мы столкнемся с тем специфическим конфликтом, который можно назвать основным конфликтом романтических форм опыта. Романтический характер человеческих установок, находящих выражение в продуктах культуры, конституируется обыкновенно дилеммой привилегированных общественных слоев. Хотя эти социальные группы и потрясают своими цепями, они не могут избавиться от этих цепей, не поставив одновременно на карту весь тот общественный порядок, который обеспечивает им обособленное, привилегированное положение, а значит, вместе с тем и самые основы их собственных ценностных установок и смыслов. Конечно, обычно есть и другие (помимо романтизма) возможности справиться с подобной дилеммой. В самом придворном обществе Франции романтические течения играли, насколько можно усмотреть, меньшую роль именно в ту эпоху, когда король был способен жестко натянуть узду правления — в эпоху Людовика XIV. Иначе обстояло дело в те времена, когда властители еще или уже не были столь сильны. Впрочем, возможно, что при дворе Людовика XIV аналогичную роль играли мистически религиозные течения. Возможность идентифицировать себя с «угнетателем» и те эмоциональные вознаграждения, которые давала такая идентификация в период, когда слава короля была велика, а могущество его королевства огромно, делала, быть может, несколько более сносным принуждение со стороны власти и цивилизации в эпоху превращения дворян в придворных. Это могло несколько ослаблять негативные компоненты противоречивых ощущений знати.