Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 87

Ключ к объяснению феномена придворной пастушеской романтики следует искать в процессе превращения дворян в придворных, о котором мы говорили выше; в том, как усиливаются принуждение, и в особенности самопринуждение ^[208], индивида в ходе формирования крупных государств, в которых прочнее интеграция, более продвинуто разделение функций и протяженнее цепочки взаимозависимости. Придворно-романтические течения сопровождают уже ранние стадии процессов государственной интеграции (включающей в себя и урбанизацию как один из своих центральных аспектов). Этим течениям, без сомнения, присущи особенности, отличающие их от позднейших романтических течений, скорее, буржуазных по своему характеру. Однако и те и другие характеризуются общими структурными особенностями, будучи проявлениями одного и того же длительного процесса изменения в определенном направлении совокупной фигурации людей. На различных ступенях этого процесса выступают одни и те же или аналогичные друг другу основные сочетания. Одним из таких постоянных элементов и является та установка и тот тип переживания, на которые указывает понятие «романтического». Придворно-романтические течения показывают нам более раннюю, романтические течения буржуазного типа — более позднюю стадию развития. При этом налицо известная преемственность тематики, чему одним из наиболее очевидных примеров — рыцарская романтика. Однако эти течения объединяются единым направлением изменений и аналогиями структуры в определенных социальных слоях. Общее направление совокупного изменения, тенденция роста взаимозависимости все больших и все более дифференцированных человеческих объединений друг от друга, порождает схожие между собой ситуации и изменения. Развитие государств со все большей степенью централизации и разделения функций; все большее укрупнение монарших дворов, а позднее — ставящих все под свой надзор правительственных и административных центров; рост столичных и торговых городов; активная монетаризация, коммерциализация и индустриализация — все это только различные аспекты отмеченной единой общественной трансформации.

Однако ее решающая структурная особенность, четко обрисовавшаяся перед нами при исследовании процесса перемещения к королевскому двору сословия бывших воинов, еще довольно часто не получает должного категориального осмысления. Это — постоянная взаимозависимость восходящих и нисходящих движений, интеграции и дезинтеграции, нового созидания и упадка в ходе единого совокупного процесса. В настоящее время ученые часто работают с еще слишком упрощенной схемой этой длительной общественной трансформации. Господствующая социологическая классификация социальных слоев значительно отстает от имеющихся у нас эмпирических знаний — отчасти именно потому, что социологи и историки работают отдельно друг от друга. Историки недостаточно заботятся о прояснении и уточнении своего теоретического и понятийного аппарата, а социологи не уделяют должного внимания соответствующей теоретической и понятийной проработке частных сведений, полученных в исторической науке.

Таким образом, ученые продолжают довольствоваться лишь общей схемой социального расслоения, предоставляющей в распоряжение того, кто исследует развитие общественной структуры лишь три — или, в лучшем случае, четыре — понятия* дворянство, буржуазия и рабочий класс, может быть, с прибавлением еще крестьянства как особого слоя. Перипетии общественного развития предстают на таком фундаменте в чрезвычайно упрощенной форме. Когда поднимается «буржуазия», тогда (так выглядит дело в подобном случае) дворянство претерпевает упадок; когда поднимается рабочий класс, то в упадке оказывается буржуазия. Имеющийся материал наблюдений перерабатывают лишь с точки зрения действительного или воображаемого исчезновения одной из социальных формаций, известных под этими именами. Однако одно и то же название нередко относится к социальным формациям различного типа — или, иными словами, различных ступеней развития всего общества. Даже при сохранении названия члены общественного слоя более позднего типа далеко не всегда бывают потомками членов одноименного слоя исторически предшествующего типа. Так, придворно-аристократическая знать во Франции XVI и XVII веков сформировалась отчасти, как мы уже говорили, из потомков недворянских семейств. Точно так же и близкие по своей структуре и функциям слои, принадлежащие к новой ступени развития, далеко не всегда оказываются (в терминологическом отношении) известны как класс под тем же наименованием, что и родственные им слои предшествующих ступеней. Прослойки буржуазной элиты, например буржуазный патрициат, обнаруживают значительное структурное родство с дворянскими прослойками, элитные слои рабочих государств — с буржуазными элитами. Однако косность, недифференцированность, эмоциональная нагруженность, свойственная традиционным обозначениям для различных социальных слоев, мешают нам верно выразить в научном исследовании то, что мы ясно видим перед собою в действительности.

Соответственно этому и постижение процессов, с которыми мы здесь сталкиваемся, часто остается неточным. Выдвижение нового типа определенного социального слоя — в данном случае дворянства — может, как мы видели, идти рука об руку с упадком более раннего типа того же самого слоя (или, во всяком случае, слоя, к которому относят то же самое понятие, не всегда ясно и отчетливо различая при этом его восходящие и нисходящие типы). А возвышению центральных властителей и их представителей как совершенно особого рода социальной группы, их выдвижению в долгой борьбе с представителями других группировок такого же «частного порядка» внутри той же самой ступени развития обычно и вовсе не находится места в этой традиционной схеме. Различные взаимозависимые социальные слои образуют друг с другом сложную единую конфигурацию, в которой в качестве ее высшей координирующей инстанции приобретают самостоятельное значение центральные властители и правительства самого разного рода. Для такого общества они обеспечивают равновесие между взаимозависимыми слоями и группами. Однако динамика этой конфигурации часто скрывается за такими понятиями, как «развитие государства», которыми пользуются, не выясняя при этом отношения между, с одной стороны, напряжениями и смещениями полномочий власти во взаимном отношении различных социальных слоев и, с другой стороны, развитием той совокупной системы, которую они образуют друг с другом.

Во Франции, как выяснилось, на исходе средневековья была уже сравнительно определена главная линия того, как смещался в отношении между ведущими слоями центр власти. Это сопровождалось ростом нового, придворно-аристократического дворянства. В ходе растущей централизации и интеграции государства части старого сеньориально-воинского дворянства приходили в упадок. Одновременно из частей старого дворянства и из потомков буржуазных семейств развивалась придворная знать — особая группа (формация), отделенная все более высоким барьером даже от непридворного дворянства. В других странах линия этого развития часто была значительно более сложной. Так, например, в Германской империи уже на довольно ранней стадии власть склонялась то на сторону буржуазных, то на сторону дворянских группировок с гораздо большей и даже экстремальной амплитудой колебаний. В процессе роста средневековых городов здесь сформировалось сословное цеховое и торговое бюргерство. Во многих случаях оно было не только весьма обеспеченным и даже богатым, но также обладало и известной мерой политической автономии, независимости даже от государей и окружавшего их земельного дворянства. Если мы будем включать в Германскую империю и ее окраинные области Швейцарию и Нидерланды, в ту пору лишь наполовину принадлежавшие к германскому миру, — за пределами империи мы встретим в Европе такое бюргерство только в Италии. Относительная независимость этого слоя, иначе говоря, была характерной особенностью распределения власти в средневековой Римской империи германской нации. Одновременно в позднее средневековье в германских областях все больше беднели в своих замках значительные части воинской знати. Будучи воинами, они часто приобретали с помощью насилия то, что не могли приобрести иным путем, а потому вошли в историю как «рыцари-разбойники». Частые ожесточенные распри между горожанами и земельным дворянством хорошо засвидетельствованы; бюргеры насмехались над разорившимися представителями дворянства, а люди благородного происхождения негодовали на дерзкую заносчивость бюргеров, формально стоящих намного ниже их самих. Отзвуки этого особенно резкого социального разделения между городом и деревней, между бюргерством и дворянством еще долго проявлялись во многих, если не во всех областях Германии. Они не утихли даже после того, как в ходе дальнейшей государственной интеграции на уровне множества территориальных государств шаткий баланс власти между уже другими формациями дворянства и иными буржуазными формациями снова несколько сместился — теперь уже в пользу первых, скажем, в пользу придворной или, более обще, чиновно-офицерской знати. Проиграло теперь уже ремесленно-торговое бюргерство, в свою очередь обедневшее и, во всяком случае, политически относительно безвластное и несамостоятельное; его элитные слои составляли теперь уже не столько крупные купцы масштаба Фуггеров, сколько группы городских, а отчасти также и придворных государственных чиновников.