– А у тебя что? Разделась догола и танцевала бурре
[18]?
Она фыркнула.
– Если бы. Нет, я как-то пела на празднике в детстве. Ни в одну ноту не попала. Все смеялись. Дерьмовая из меня певица.
Соседи неодобрительно зацокали языками. Я сморщился.
– Да, знаю.
– Так. Что ты больше всего не любишь в людях?
– Сквернословие.
– А я – занудство. – Она усмехнулась. – Любимая еда?
– Оленина.
Она указала на свою пустую тарелку.
– Булочки в карамели. Кто твой лучший друг?
– Жан-Люк. А твой?
– Серьезно? – Ее улыбка померкла, и Лу посмотрела на меня с выражением, похожим на… жалость. Но нет, это точно не могла быть жалость. – Это… печально. А у меня – Бри.
Стараясь не обращать внимания на ее взгляд, я перебил Лу прежде, чем она успела задать следующий вопрос:
– В чем твой главный изъян?
Она засомневалась и опустила взгляд. Провела по дереву пальцем.
– Себялюбие.
– Гнев. Главный страх?
На этот раз она ответила сразу:
– Смерть.
Я нахмурился и потянулся взять ее за руку.
– В смерти нет ничего страшного, Лу.
Она посмотрела на меня непроницаемым взглядом сине-зеленых глаз.
– Неужели?
– Да. Если знать, что ждет после.
Она мрачно засмеялась и бросила мою руку.
– В том-то и беда, разве нет?
– Лу…
Она встала и приложила палец к моим губам, чтобы я замолчал. Я быстро заморгал, пытаясь не думать о том, какая сладкая у нее кожа.
– Давай больше не будем об этом. – Лу убрала палец. – Пойдем посмотрим на йольскую елку. Я видела, как ее ставят.
– Рождественскую, а не йольскую, – поправил я безотчетно.
Лу продолжала, будто и не слышала меня:
– Но сначала нам определенно стоит добыть тебе плащ или пальто. Точно не хочешь, чтобы я для тебя его стянула? Раз плюнуть. Даже цвет тебе выбрать разрешу.
– Я тебе не позволю ничего красть. Просто куплю себе пальто и все. – Я дал ей снова набросить мне на плечи плащ и завернул в него нас обоих. – И плащ для тебя тоже могу купить.
– Этот мне Бас купил!
– Вот именно. – Я повел Лу по улице к лавке портного. – Еще одна причина выбросить его на помойку, где ему самое место.
Через час мы вышли из лавки в новых одеяниях. Темно-синее шерстяное пальто с серебряными застежками для меня и белый бархатный плащ для Лу. Она стала спорить, когда увидела цену, но я настоял. Белый смотрелся изумительно на ее золотистой коже, и в кои-то веки Лу не стала надевать капюшон. Ее темные волосы развевались на ветру. Было очень красиво. Об этом я ей говорить не стал.
Голубка ворковала над нами, пока мы шли к центру города. Вокруг шел густой снег, и снежинки запутывались в волосах Лу, оседали на ее ресницах. Она подмигнула мне и поймала одну на язык. А потом еще одну, и еще. Вскоре она уже кружилась, пытаясь поймать их все сразу. Люди смотрели на нее, а ей было все равно. Я наблюдал за ней с невольным весельем.
– Давай, шасс, попробуй тоже! Они такие вкусные!
Я покачал головой, улыбаясь. Чем больше людей недовольно ворчали вокруг, тем громче она говорила. Тем безумнее двигалась. Тем шире улыбалась. Она наслаждалась их неодобрением.
Я покачал головой, и моя улыбка угасла.
– Не могу.
Лу обернулась ко мне и взяла меня за руки. Пальцы у нее были ледяные, как десять крошечных льдинок.
– Знаешь, не так уж страшно иногда просто хоть немного пожить.
– Лу, я шассер. – Я отстранил ее от себя, чувствуя укол сожаления. – Мы не можем вот так… резвиться.
Даже если хочется.
– А ты хоть пробовал?
– Нет, конечно.
– Может, стоило бы.
– Уже темнеет. Ты хочешь посмотреть на рождественскую елку или нет?
Лу показала мне язык.
– Скучное ты создание, шасс. Может, как раз порезвиться в снегу – именно то, что нужно тебе и всем остальным шассерам. Я слышала, это очень помогает расслабить булки.
Я нервно оглянулся. Двое прохожих неодобрительно посмотрели на нас. Я поймал Лу за руку, когда она обернулась ко мне.
– Пожалуйста, веди себя прилично.
– Ладно. – Она стряхнула снежинки с моих волос и разгладила морщинку у меня на переносице. – В дальнейшем я не буду поминать всуе задницу и все ее синонимы. Доволен?
– Лу!
Она усмехнулась.
– Как же легко тебя раздразнить. Давай уже пойдем смотреть на эту йольскую елку.
– Рождественскую.
– Без разницы. Идем?
Плащ делить нам уже не приходилось, но Лу все равно обвила меня руками за пояс. Досадливо качнув головой, я притянул ее ближе и не смог сдержать едва заметную улыбку.
Тем вечером в церкви нас поприветствовала мадемуазель Перро. Лицо ее было осунувшимся. Встревоженным. На меня она не обратила ни малейшего внимания – как и всегда – и сразу подошла к Лу.
– Что такое? – Лу нахмурилась и взяла ее за руки, скрытые под перчатками. – Что случилось?
– Берни, – тихо ответила мадемуазель Перро. Лу нахмурилась еще больше и вгляделась в ее лицо.
Я сжал плечо Лу.
– Кто такой Берни?
Мадемуазель Перро на меня даже не посмотрела. Но Лу – посмотрела.
– Мсье Бернар. – Ах да, тот больной, что пытается покончить с собой. Лу снова обернулась к мадемуазель Перро.
– Он… умер?
Глаза мадемуазель Перро блестели в свете свеч слишком ярко. Они были слишком влажны, полны непролитых слез. Я мысленно подготовился к неизбежному.
– Мы не знаем. Он исчез.
Здесь я уже не мог промолчать и шагнул вперед.
– Что значит исчез?
Она глубоко вдохнула, наконец соизволив посмотреть на меня.
– Исчез – значит исчез, капитан Диггори. Кровать пуста, цепи разорваны. Тела нигде нет.
– Тела нет? – Лу округлила глаза. – Значит… Значит, он не покончил с собой!
Мадемуазель Перро покачала головой. Мрачно.
– Это не значит ровным счетом ничего. Он мог уйти куда-нибудь подальше и сделать это. Пока не найдем тело, точно не узнаем.