Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 83

Но белки продавцов сияют во мгле, отнюдь не путеводные звезды. А вот еще картиночка, достойная пера. Видел на днях, как к этим беднягам привязались подвыпившие русские туристы стиля «Нижний Тагил рулит».

Вышедший из пиццерии отечественный средний класс возжелал развлечений, но на опустелой площади наткнулся лишь на торгующих вертолетиками. Обрадовался.

Примерно так десантники в день ВДВ гоняют по ЦПКиО случайно подвернувшихся им кавказцев. Примерно так хищник, живущий в зоопарке, слизывает протянутую ему сквозь прутья клетки еду. Чтобы сердце охолонуло, затопленное потенциальной опасностью, и в пятки ушло от всевозможных последствий.

Наши такое отлично умеют. Формально оставаясь в рамках предложенных правил («ваш товар – наш купец»), целенаправленно канализировать агрессию под видом разговора с пристрастием: «А ты товар-то покажи, покажи, чурка железная. А если хочешь, чтобы купил, то научи. А почему тогда у тебя он летает, а у меня нет? Россию не любишь? Крым отобрать хошь?»

Ну и так далее. «Словно в опустевшем помещении стали слышны наши голоса». Точно площадь Сан-Марко накрыта куполом, отфутболивающим резиновые мячики богомерзких звуков, соревнующихся с вертолетиками в прыткости и гулкости. Разговор с разбитым зеркалом. Потерянные на жестоковыйной чужбине. Затерянные в открытом космосе. Затертые в полярных льдах. Хомо жлобикус.

Конечно, это было гораздо круче, чем queer на брусчатке. Диалог цивилизаций. Народная дипломатия. Шел мимо, жалел бедолаг с игрушками, не понимающих контекста и чего от них хотят. Привыкших к благам цивилизации, понимаешь. К китайцам, японцам и прочим шведам.

Тогда еще подумал мимоходом, что очень жаль: никто же не видит, как это несоответствие культур гомерически смешно. Натуральная комедия дель арте. А если и видит, не поймет, до конца не прочувствует. Не оценит. Очень уж мы горазды возводить локальный контекст такой непреодолимой силы, что никакого железного занавеса не требуется. Давно заметил аналогичное: в наших городах мемориальные доски читаются в разы хуже венецианских. Дело не в стертых шрифтах, как и не в том, что слишком уж высоко висят. Вот в Париж заедешь, и там любая такая доска – вполне узнаваемое, лично тебе важное имя, «оставившее след в мировой культуре», даже если это ученица Родена или член композиторской шестерки. А кому нужны наши Блюхеры и Громыки?

Судьба, видимо, наша такая – до такой степени чувствовать себя чужими на любом празднике жизни, чтобы «докапываться» до вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа последних в этом городе парий, предельно уязвимых, совсем уже бессловесных.

Впрочем, возможно, именно эта их виктимность и безответность привлекает «гостей из далекой России» сильнее всего. Кто знает, Ватсон, кто знает…

Чем хуже будет наша русская жизнь, тем чаще и охотнее станем сбегать в Италию. «Эскалация напряженности» возгоняет значимость «отвлекаловок» и утешителей – в диапазоне от искусства до религии, от пьянства до «театра одного актера»: превозмогать собственное время можно только с помощью проверенного временем и «тысячами жизней подспорья». Вот отчего мне кажется, что значение «русской» Венеции в ближайшее время возрастет тысячекратно.

В тоске по идеалу чаще всего мы желаем несбыточного, тогда как Венеция почти осязаема. «Руку протяни». Точнее, соберись, подпоясавшись, соверши некоторое усилие, настигни. Разочаруйся.

Помимо тоски по целокупной жизни, нас преследует не менее мощная тоска по зрелой и насыщенной культуре. «Старые деньги» – это ведь не только про экономику, но и про устойчивость самоощущения, в которое вкладывались поколения и поколения предков.

У русской культуры почти всегда проблемы с контекстом: она состоит из разрозненных жестов, зачастую единичных в своем околотке, из-за чего густого бульона не образуется – слишком уж велика территория, слишком уж много людей, плевать хотевших на «спорт высоких достижений». Сейчас в оправдание элитарного бытования актуального искусства приводятся примеры тиражей книг и журналов то «пушкинской поры», то ситуации рубежа XIX–XX веков. Де так было всегда. Точно не бывает зрелой и ответственной, без поддавков, культуры для всех. У нас ведь не зря часто путают «культуру» и «искусство». Искусство – это «не жизнь», тогда как культура – «обмен информацией». «Культура» – материя сермяжная, повседневная, ежесекундная, в отличие от «искусства», занимающегося разведкой нового, проектирующего будущее, пересоздающего прошлое.

Культура – это почти всегда «настоящее», из-за чего ее и следует судить не по вершинам, но по общей температуре по больнице. Русская культура, таким образом, это не мир Пушкина и Чайковского, но мир Ваенги и Донцовых, обслуживающих бытовые потребности среднестатистического россиянина. Здесь Родос, здесь и прыгай. Например, в Италию.