Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 19

Летим над Средиземноморьем, и сверху волны морские кажутся тающей пеной. Катышками пуха. Медленным недоразумением с огуречным прикусом. Распальцовкой табачного дыма, как бы кидающего дротики – ни один из них не достигает цели.

Девочка проснулась, но более не шалит. Устала даже капризничать. Один из самых важных моментов путешествия свершается, когда, приземлившись, ты только-только пересекаешь границу салона, выходишь на волю и делаешь первый вдох.

Он – эпиграф или, точнее, камертон, способный задать тональность всей остальной поездке. Постфактум, вспоминая дебютный глоток иного, я неоднократно констатировал, что в этом мгновении, спрессованном до состояния пули в полете, порой проскакивает будущая поездка, вся как один миг.

Всегда жду, стараюсь не пропустить этот монтажный стык того, что было, с тем, что еще только будет. Это, знаешь ли, похоже на то, как заходишь в метро светлым сырым днем, а выходишь на другой стороне «экрана», когда на улице уже темно и тихо. И люди там иные. И местность изменилась кардинально. А если станция новая в твоей жизни, никогда не угадаешь, что тебя ждет: выход на обочину шоссе (вокруг многоэтажные белоснежные новостройки) или во дворик с киосками.

Путешествие никогда не оправдывает ожиданий, его можно расчислить, но невозможно предугадать. Совсем как во всей прочей жизни.

Однажды мы решили с художником-графиком Олегом Бухаровым написать (и, соответственно, нарисовать) фальсифицированный дневник путешествий в Венецию. Многостраничные грезы наши копились, девать их было некуда, вот и захотелось утилизации.

Но рисованного травелога с буквами не получилось: каждый из нас придумал слишком особенную историю (в своей Бухаров задействовал персонажей-мультяшек), которые не пересекались и не могли пересечься. К тому же, как по заказу, именно в этот момент мне попалась книга Эрве Гибера про отпуск в Марокко.

Она состоит из двух равных частей, и первая, целиком фантазийная, сновидческая, не содержит ничего, кроме предчувствий. Гибер заранее переживает поездку в снах и медитациях так затейливо и ярко, что реальность (описываемая во второй части «Путешествия с двумя детьми») по определению не способна ее превзойти. Но посмотрим.

Однако, здравствуйте. Сели, вышли. Замедлил шаг, чтоб сквозь солярку долетел до ноздрей бархат вечного лета и не менее вечного моря (оно, впрочем, здесь везде) с ровным слоем нот хвои и эвкалипта, допотопного можжевельника и всей этой постоянно выцветающей на солнце услады, что, испаряясь, рисует в воздухе соляные карты. Так, должно быть, в лучшие свои секунды звучит Малер.

Тут нужно слегка отмотать пленку, прокрутить ее в замедленном режиме, дабы еще раз зафиксировать самый первый проход по городу, который пока не включился на полную мощь, но будто бы регулирует силу цвета и звука, выкручивая эквалайзер то в одну, то в другую сторону, пока приближаешься к нему на кораблике со стороны аэропорта.

Но сначала долгая дорога по лагуне водным коридором, обозначенным деревянными столбами свай, иной раз связанных, по паре-другой, друг с другом (бриколы), на которых любят отдыхать чайки.

Сыро. Влажно. Важно. Небо не низко, не высоко. Туча над городом. Рельефный, скульптурный почти, ветер даже внутри корабля. Со стороны, с которой город кажется многостенно укрепленной крепостью. Впрочем, отчетливо пока можно разглядеть лишь кампанилы.

Внутрь Венеции входим по каналу Каннареджо, откуда-то сбоку. Вокруг нежилая пустота. Полузаброшенные, полуразрушенные цеха, кирпичные корпуса. Точно мы не прибываем, а убываем в буферную, пограничную, промышленную зону. Немного Дельво в холодной воде. Или Де Кирико, обостряющего ощущение последних тактов безбрежного моря, остающегося позади: чем глубже в каменный лес, тем оно, отдаляясь, кажется все отчетливее свободным… отделенным рамой набережной, как будто там, где простор, чья-то акварельная картина с волнами и облаками…

Впрочем, все это – промельк, зрительный или даже ментальный. Плотность пространства начинает резко возрастать.

Мимо палаццо Лабиа, переходящего в церковь Сан-Джеремия, поставленную по отношению к Гранд-каналу книжной обложкой, раскрытой на середине и водруженной на попа, мы втекаем на центральный водный проспект и вот уже тормозим у первой остановки – возле сахарного, точеного фасада церкви Сан-Стае, который, собственно, и говорит, что мы почти в центре.

Дальше начинается классика стрельчатых окон, резных фасадов, описанных Рёскиным, и домов с подъездами, воспаленными вечной ангиной, что будут тянуться до самой стрелки острова (Пунта делла Догана) с одной стороны канала и тупиком, разомкнутым вширь площади Сан-Марко, уже на другом его берегу.