Чтобы увидеть их, Папе было бы достаточно выглянуть из окна: от военного училища до Ватикана было меньше двухсот метров. Анджело надеялся, что он вмешается. В конце концов, он знал об истории с золотом, даже предлагал пожертвовать недостающее, если не наберется пятидесяти килограммов. А среди задержанных были преимущественно римские евреи, которых защищал итальянский закон. Увы, он больше ничего не значил. Теперь в Италии царил закон фюрера, а фюрер хотел, чтобы все евреи до единого были депортированы. Фюрер хотел Judenrein – мир, свободный от еврейского населения.
Анджело с Евой вернулись в церковь Святого Сердца, собирая по пути крупицы информации. Анджело, казалось, знал всех – и все знали молодого падре. Он утешал и наставлял, посылал за тем или другим, внимательно слушал и молниеносно действовал. Он был прирожденным лидером и в самом деле хорошим священником. Ему шла эта роль. Удивительно, но, хотя Ева все время держалась рядом, никто не счел их близость странной или неподобающей. Война превратила традиции в посмешище.
Едва они добрались до места, Анджело отвел Еву в комнату в подвале. Ее прежний хозяин, церковный сторож, погиб во время воздушного налета, который оставил в руинах изрядную часть города. Когда его нашли, он сидел у церковных ворот босой и без одной руки, даже в смерти стремясь к так и не обретенному спасению. У входа до сих пор можно было заметить его кровь. Комната тоже выглядела не особенно гостеприимной: матрас на старом пружинном каркасе, вычурное, но давно поблекшее кресло Викторианской эпохи и за маленькой перегородкой раковина с туалетом и овальным треснувшим зеркалом на голой перекладине.
– Здесь ты будешь в безопасности. Белье чистое, уборная тоже. Мы знали, что это помещение рано или поздно понадобится. Я предупрежу сестру Элену, она или кто-нибудь еще из монахинь принесет тебе поесть. Не возвращайся в Святую Цецилию, пока я не проверю, что там не было облавы.
– Но в Риме меня почти никто не знает. Никто, Анджело! Мне необязательно здесь прятаться. Возьми меня с собой. Я говорю по-немецки! Возможно, от меня будет какой-то толк.
– Нет. Сейчас тебе нужно держаться от шумихи подальше. Если хоть один человек тебя узнает и укажет пальцем, ты мигом попадешь за забор с остальными. Достаточно одного человека, Ева. И я уже не смогу тебя спасти.
Она последовала за ним к выходу из подвала.
– Но если мы найдем черный ход… Какую-нибудь незапертую дверь… Возможно, мы сумеем освободить мою семью…
– Нет! – В голосе Анджело звучала такая ярость, что Ева запнулась на середине фразы и молча уставилась на его искаженное гневом лицо.
В глазах тут же вскипели слезы разочарования, но Анджело лишь выставил руки и начал толкать ее спиной через все крохотное помещение, пока позади не оказалась каменная стена. Анджело уперся в нее ладонями по обе стороны Евиной головы.
– Сегодня ты уже дважды избежала ареста. Дважды. Бог улыбается тебе, Ева, но такого безумия я не допущу. Я пойду туда один. И сделаю все, что смогу, чтобы спасти стольких, скольких смогу. Но если ты продолжишь упорствовать, я привяжу тебя к этой кровати, и тогда из комнаты не выйдет вообще никто.
– Хватит строить из себя бессмертного! – Ева положила руки Анджело на грудь и принялась толкать его обратно, разозленная, что он на нее злится. – Думаешь, я слепая? Думаешь, не знаю, как священников, которые пытаются помочь евреям, пытают, расстреливают, вешают на мостах и сбрасывают с поездов?! Если итальянца уличают в помощи еврею, ему приходится едва ли не хуже!
– О господи, Ева! Единственная вещь в мире, которой я действительно боюсь, – это что с тобой что-нибудь случится. Понимаешь? Я справлюсь с чем угодно, вынесу что угодно, если буду при этом знать, что ты в безопасности. Я не могу служить так, как от меня требуется, не могу быть таким священником, каким должен, если трясусь от страха. Мою веру подтачивает страх за тебя. Ты не единственная, кто потерял семью. Твоя семья – и моя тоже. Я тоже их потерял, Ева! И не могу теперь потерять еще и тебя. Пожалуйста. Прошу тебя. Если у тебя есть ко мне хоть какие-то чувства, дождись меня здесь. Позволь мне сделать то, что нужно, со спокойной душой, зная, что тебе ничего не угрожает. Умоляю.
Ева молча кивнула, потрясенная его неистовством и тронутая чувствами. Затем опустилась на кровать и кивнула еще раз.
– Я дождусь. Но ты должен будешь вернуться. Что бы ни случилось, как бы ни было поздно. Ты должен вернуться, Анджело.
* * *
В конце концов Ева сдалась сну, зная, что так будет легче скоротать часы ожидания. Закуталась в тонкое одеяло, подтянула колени к груди и попыталась притвориться, что она всего лишь устрица в раковине, крохотная создательница стекла и не более того. Затем она задремала с молитвой на губах, слушая перестук капель и поскрипывание подвальных стен, хотя в мыслях у нее по-прежнему металось эхо криков и ружейных выстрелов.
Проснулась она от страха. Ей снова привиделся старый кошмар про многолюдную темноту, из которой она должна была сбежать, спрыгнуть, хотя прыжок страшил ничуть не меньше. Ева открыла глаза, убеждая себя, что во мраке подвала никого нет, а она под защитой монастырских стен. Никто не хватал ее за одежду, никто не пытался стащить за ноги. Даже мерцающий в ночи свет был не лунным, а исходил от масляной лампы, которая горела так слабо, что едва рассеивала темноту.
– Анджело?
Пламя вытянулось иглой – и вдруг лихорадочно заметалось, осветив силуэт Анджело. Он сидел в старом викторианском кресле совсем неподвижно: видимо, не хотел ее будить.
Ева приподнялась и потянулась к воде, которую принесла ей сестра Элена. На подносе был еще хлеб, и Ева разломила его и протянула половину Анджело. Он молча взял ломоть. Некоторое время они ели в тишине, хотя хлеб был бессилен утолить голодный ужас, поселившийся у обоих в желудке. После этой нехитрой трапезы Ева заставила Анджело выпить воды, а затем присела у его ног и просяще заглянула в лицо.
– Расскажи мне.
Тот промолчал. Ева взяла его за руки, пытаясь дать хоть какую-то опору.
– Расскажи, Анджело.
Он глубоко вздохнул, словно ответ требовал мужества.
– Я обошел все училище. Даже нашел незапертую дверь, как ты и полагала. Я решил, что, раз я священник, а до Ватикана рукой подать, никто не спросит, что я тут делаю. А если бы и спросили, у меня была благовидная причина. – Анджело вздохнул еще раз и тихо добавил: – Я видел Леви.
Сердце Евы пустилось вскачь, на губах затрепетала робкая улыбка. Однако мрачное лицо Анджело почти сразу заставило ее погаснуть. Сердце зачастило с тоскливыми перебоями.
– Он и еще несколько мальчишек тоже нашли эту незапертую дверь. Когда я подошел, они стояли возле нее и спорили. Я подозвал их и сказал, что путь свободен. Позади училища не было никакой охраны. Они могли просто взять и уйти.
– Но они не ушли, – прошептала Ева, уже зная финал истории. В голове почти звучал голос брата, заявляющего, что он не бросит семью.