– Я позабочусь о семье, – ответил Марио твердо, хотя его глаза задержались на Еве одну лишнюю секунду. – Спасибо тебе. Не переживай за нас, сегодня нам повезло. У тебя с собой паспорт?
Ева кивнула, зная, что он имеет в виду не ее старые документы еврейки. Нет, он говорил о паспорте Евы Бьянко, уроженки Неаполя.
– Мама! – послышался из спальни сонный голосок. – Мы играем в прятки? Я хочу водить.
Маленькая Эмилия терла глаза и широко зевала. Ужас минувшего утра совершенно прошел мимо нее. Марио и Джулия негромко рассмеялись, и смех сменился слезами облегчения, пока они обнимали друг друга и всех троих детей.
Ева не стала им мешать. Мысли ее были обращены к тому, что осталось от ее собственной семьи, и к угрозе, которая все еще их преследовала.
Глава 11
Трастевере
Переулок, выходящий на виа дель Портико д’Оттавия, был непривычно тих: четыре дома между Тибром и театром Марцелла в одночасье лишились всех своих жильцов. Купол собора на соседней площади бесстрастно взирал на Еву с высоты, заставляя ее чувствовать себя особенно маленькой и беззащитной. Инстинкты умоляли спрятаться – или хотя бы перебегать от одного дверного проема к другому, из тени дерева под укрытие куста, – однако она усилием воли заставила себя идти прогулочным шагом.
Было еще рано, хотя не так рано, чтобы вызвать подозрения. Улицы медленно наполнялись спешащими по делам римлянами. В утреннем свете пережитый ночью ужас казался странным миражом, то тающим, то вновь проступающим в памяти кошмаром. По пути Еве встретился немецкий грузовик – кузов прикрывали толстые брезентовые фалды, – однако она не позволила себе ни опустить голову, ни броситься прочь. Нет, она спокойно прошла мимо, говоря себе, что паникой только привлечет ненужное внимание, хотя в животе у нее все вернее затягивался холодный узел.
Перейдя мост Гарибальди, Ева двинулась по широкому бульвару ди Трастевере. Увы, местность была ей непривычна, и она так и не решилась нырнуть в один из боковых переулков. Когда она все-таки свернула на знакомую улочку в окружении пальм и крохотных магазинов, то от страха уже не чувствовала ног. Эта улица тоже выглядела вымершей – как и виа д’Оттавия, – и Ева наконец пустилась бежать.
Она уже почти добралась до церкви, когда чьи-то сильные руки обхватили ее со спины. Ева завизжала, и мужская ладонь тут же закрыла ей рот. В следующую секунду она оказалась зажата между широкой грудью и стеной алькова.
– Ева, Ева, это я! Тише!
Это был Анджело. Ева развернулась и тут же вцепилась в него, чтобы не упасть, настолько велико было ее облегчение, смешанное с отчаянием.
– Grazie a Dio! – Анджело мимолетно прильнул к ней колючей щекой и вновь отстранился, баюкая Евино лицо в ладонях. То, что он не успел побриться, лучше слов описывало его утро; голубые глаза лихорадочно блестели, взлохмаченные волосы торчали во все стороны, неряшливо закрывая одну бровь. Взгляды Евы и Анджело пересеклись, и радость с благодарностью на мгновение уступили место другому, почти первобытному чувству. Это была потребность лично подтвердить, удостовериться, даже отпраздновать – и Анджело яростно впился губами в ее рот, не столько целуя, сколько убеждаясь, что она действительно здесь, здесь и с ним.
Ева оцепенела от такой нежданной атаки, но всего на один удар сердца. Затем ее руки взлетели к лицу Анджело, рот приоткрылся, а разум на несколько украденных секунд затопило ликующее безумие. Губы, зубы, языки беспорядочно сталкивались, утверждая одну простую истину: они живы и вместе. Плотина рухнула; осталось лишь необузданное чувство, лишенное соображений приличия и долга, пристойности и притворства. Сейчас между ними не было ни расстояния, ни лжи. Однако время не могло остановиться навечно. Ева отстранилась, чтобы глотнуть воздуха, и вместе с кислородом к ней вернулись и воспоминания.
– СС устроили облаву! – закричала она, сжимая кулаки. – Надо предупредить дядю.
Анджело ответил не сразу: его облегчение и желание не спешили отступать так быстро. Наконец он заставил себя поднять взгляд с припухших губ Евы на ее расширенные глаза – и она невольно вздрогнула от невыносимого сочувствия, которое прочла в его лице.
– Я знаю. Знаю, Ева. СС повсюду. Евреев задерживают по всему городу.
– О нет. Господи, пожалуйста, нет.
– Я ходил к Августо. Когда монахини сказали, что ты не возвращалась ночевать. Я решил, что тебя схватили. Что я опоздал и тебя забрали тоже. – Анджело осекся и с усилием сглотнул, словно все еще чувствуя вкус недавнего ужаса.
Ева прикрыла глаза, как будто это могло защитить ее от его следующих слов.
– Может, их предупредили. Может, они успели спрятаться до прихода СС, – предположила она безнадежным тоном.
– Их забрали, сага, – ответил Анджело мягко, зная, что не сможет скрывать от нее правду. – Я видел грузовик. Видел, как он уезжал. И как Августо забирался в кузов. Похоже, он был последним. Он тоже меня видел.
У Евы подкосились ноги и хлынули слезы из глаз. Анджело едва успел ее подхватить, прежде чем силы покинули ее окончательно.
– Куда их увезли? – Это должен был быть крик, но вопль заблудился у нее между ребер и выцвел до шепота.
– Не знаю. Но мы выясним. Мы это выясним, Ева.
Она затихла, оцепенев в кольце его рук. Несколько долгих секунд оба были погружены в молчание, будто над головой у них, грозя уничтожить все живое, пролетал метеор и не имело уже никакого значения, куда они побегут или где спрячутся. Поэтому они продолжали стоять в ожидании конца света, вцепившись друг в друга, часто дыша и даже не пытаясь подобрать слов. Когда же к ним вернулась способность мыслить, вместе с ней пришло и ужасающее осознание.
– Золото, – пробормотала Ева. – Золото, которое мы так долго собирали… которого хотели немцы. Это ведь был обман? Чтобы усыпить нашу бдительность.
Анджело отступил на шаг, заглянул ей в лицо – и вдруг прошипел английское ругательство, которому научил Еву еще десять лет назад. После чего выпустил ее из рук и вцепился себе в волосы, повторяя грязное слово вновь и вновь. Голубые глаза пылали от бешенства.
– Да. Это был обман. Мы для них просто марионетки, а они дергают за ниточки.
* * *
Евреев, задержанных во время облавы, свезли к военному училищу и заперли там под присмотром вооруженной охраны. Вскоре за воротами начала собираться толпа: обычные для таких случаев зеваки наряду с перепуганными соседями, ставшими свидетелями арестов. Во двор училища въезжал один грузовик за другим, люди глазели и перешептывались, а офицеры СС орали на них и пытались вытолкать прочь, рассыпая угрозы, которые почти никто не понимал. Двор превратился в загон для тысячи двухсот евреев; больше половины составляли женщины и дети, у которых не было с собой ни еды, ни одеял. Многих так и привезли в пижамах. Задержанным объявили, что их отправят в трудовые лагеря на западе. Тетя, дядя и двое кузенов Евы оказались в числе арестантов.