1918: Очерки истории русской Гражданской войны - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Зайцов cтр.№ 35

Эта точка зрения все же безответственного генерала, как видно из сопоставления ее с мнением ответственного руководителя германской Ставки, была гораздо более определенной. Гофман, не касаясь предлагаемых им приемов, конечно, яснее и отчетливее представлял себе истинное положение дел в России. Людендорф был слишком поглощен французским фронтом. Тем не менее и тот и другой, один – непосредственно, а другой – через киевское командование, вели переговоры с русскими политическими деятелями. Гофман пишет, что «он завязал сношения с различными представителями старого русского правительства» ^[145]. Людендорф отмечает, что на Украине «мы также вошли в сношения со многими великорусскими народными течениями» ^[146].

Реальность осуществления этих планов не вызывала сомнения у германского командования. Выше уже цитировались слова Людендорфа о том, «что с военной точки зрения мы были в состоянии с теми войсками, которые у нас оставались на востоке, нанести короткий удар на Петербург и в направлении на Москву». Гофман подтверждает это еще более определенно. Он прямо пишет, что для наступления «Восточный фронт совершенно не нуждался ни в каких подкреплениях. Майор Шуберт, наш новый военный агент в Москве, который первым выступил за решительное наступление против большевиков, считал достаточным для водворения порядка в Москве и установления нового правительства двух батальонов. Хотя я и считал его расчеты слишком оптимистичными, все же мне кажется, что для проведения этого в жизнь нам хватило бы и тех немногих дивизий, которые оставались еще в нашем распоряжении. Ленин и Троцкий в то время не располагали еще Красной армией. Все их заботы были поглощены разоружением и раскассированием старой армии. Их власть опиралась лишь на несколько латышских батальонов и на несколько орд китайских кули, которых они вооружили и которые применялись ими прежде всего, как это, впрочем, делается и по сию пору, в качестве палачей» ^[147].

Несомненно, что, несмотря на постоянные колебания политики главного германского командования в русском вопросе, общая организация оккупации (уплотнение в северном районе за счет Украины) все же отвечала идее угрозы большевикам. Как будто политическая сторона оккупации преобладала вначале над стороной экономической. Лишь все большее и большее внимание, уделяемое Людендорфом французскому фронту, заставило эту идею постепенно потерять свою осязательность.

Однако упорное, навязчивое стремление Людендорфа во что бы то ни стало прорвать в 1918 г. союзный фронт во Франции и этим закончить войну затушевывало в глазах германской Ставки значение Восточного фронта. Решение войны чисто военными приемами на полях Франции политику подчиняло стратегии, и с этой точки зрения занятые после Бреста позиции в России рисовались Ставке лишь источником пополнения армий Западного фронта. Между тем германское командование Восточного фронта инстинктивно чувствовало, что 1918 г. дал Германии и другие козыри кроме возможности прорывов англо-французского фронта. И прав, конечно, Гофман, когда он, говоря о проекте захвата Москвы, пишет: «Конечно, нужно предоставить фантазии возможности отражения подобных событий на Германию и на Западном фронте. Без сомнения, однако, они были бы гигантскими, если бы только германская политика и германская Ставка на это решились до того, как Людендорф начал свое первое наступление в марте 1918 г.» ^[148]

Бездействовавшие, обескровленные изъятием из них всего боеспособного элемента германские дивизии Восточного фронта все менее и менее становились способными для выполнения, несомненно, существовавших у герман ского командования планов вооруженной борьбы с большевиками. А в этой борьбе значение имело не столько, быть может, число дивизий, сколько тот ореол, которым окружали Германию ее победы первой половины 1918 г.

Однако решение русской проблемы для немцев все более и более отходило на второй план по сравнению с событиями, решавшими войну во Франции и Салониках. Середина июля окончательно заставила ее повернуться лицом на запад, предоставив события на востоке своему естественному течению.

Роль Австро-Венгрии в оккупации русской территории и направление ее политики в этом вопросе были совершенно ничтожными. Отчаянное положение Австрии в 1918 г. позволяло ей лишь либо плестись на поводу у Германии, либо нащупывать почву для сепаратного мира, ценой которого еще казалось возможным спасение остатков многоплеменной и раздираемой внутренними противоречиями империи императора Карла.

Несмотря на переброску с русского фронта в Италию примерно 30 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, австро-венгерские армии завязли и в Северной Италии, куда их вывело из гор германское наступление в конце 1917 г., и в Албании. Попытка их перейти в наступление летом 1918 г. в Италии окончилась полным провалом, и через несколько дней после его начала австрийцы должны были спешно отойти на исходное положение (наступление к р. Пиаве 15 июня 1918 г.).

Поэтому все стремления Австрии были направлены на усиление лишь своего дипломатического влияния в Украине, полное отделение которой представлялось ей почему-то выгодным, хотя оно сразу ставило под вопрос и судьбы австрийской Восточной Галиции и запутывало ее взаимоотношения с поляками из-за справедливых притязаний Украины на Холмщину. Тем не менее, австрийские дипломаты по старой традиции особенно рьяно поддерживали идею полного суверенитета Украины.

Факт оккупации австро-германцами, не считая Финляндии, 18 русских губерний (9 целиком и 9 частично) не мог не тревожить державы Согласия. Планы германского командования каждый момент могли стать реальностью. Нарушение Германией блокады и снабжение ее за счет русского сырья, казалось, грозило затянуть войну. Непрерывная переброска дивизий с русского фронта на француз ский давала наконец Германии ни разу не достигнутое ею за всю войну и численное превосходство во Франции. Россия становилась в глазах ее союзников источником снабжения Германии и тем резервуаром, из которого лились на французский фронт германские дивизии.

Несколько даже, быть может, преувеличенные опасения возбуждала и возможность получения Центральными державами из России по условиям Брестского мира своих военнопленных.

Общее число военнопленных в России, правда, достигало на 1 сентября 1917 г. (последняя дата подсчетов Главного штаба) весьма внушительной цифры в два приблизительно миллиона (во много раз превосходящей число военнопленных, взятых всеми вместе нашими союзниками за все время войны). Однако распределение их по принадлежности к разным армиям давало следующую картину (см. таблицу № 8).

Из таблицы видно, что наличное число наиболее опасных союзникам военнопленных германцев составляло лишь 143 тыс., т. е. равнялось только 1/8 одного нормального призывного возраста класса Германии. Громадная же, свыше 1,5 млн, масса австрийских военнопленных сколько-нибудь значительной боевой ценности, конечно, не представляла.