1918: Очерки истории русской Гражданской войны - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Зайцов cтр.№ 23

Возглавляемая генералом Алексеевым идея движения на Кубань основывалась не столько на расчете будущих возможностей, сколько на чисто импульсивном стремлении вырваться из большевистского кольца.

В предложениях генерала Алексеева везде наряду с этим стремлением прорвать большевистское окружение и надеждой найти поддержку на Кубани звучат, однако, и другие мотивы. И в письме к генералу Корнилову (25 февраля), и в разговоре с генералом Лукомским в Ольгин ской ^[86], и на заседании военного совета 26 февраля генерал Алексеев думал и о возможной ликвидации Добровольческой армии. С этой точки зрения Кубань сливалась с Кавказскими горами, конечно, более подходящими «для распыления», чем расположенные на перепутье между Доном и Кубанью зимовники в Задонье. В предположениях генерала Алексеева везде слышатся опасения быть зажатым в большевистское кольцо и стремление, вырвавшись из него, либо найти возрожденную Кубань, либо покончить вооруженную борьбу. Как это ни странно звучит в устах мудрого и многоопытного генерала Алексеева, но несомненно, что его «Екатеринодар» представляется нам сейчас определенно азартной игрой. Либо «поднять кубанское войско» ^[87], либо роспуск Добровольческой армии в Кавказских горах…

По-видимому, мнение генерала Алексеева верно отражало настроение некоторых верхов Добровольческой армии. Выжидательная позиция генералов Корнилова, Лукомского и походного атамана донцов казалась им слишком бледной по сравнению со стратегией «ва-банк», как это ни удивительно, олицетворявшейся Алексеевым. Не было ли в этом парадоксе отражения изменения масштабов, в которых приходилось действовать бывшему Верховному главнокомандующему Русской армией? Оперируя с начала мировой войны лишь группами армий и всеми вооруженными силами России, генерал Алексеев в Ольгинской оперировал отрядом, едва превышавшим по численности пехотный полк состава военного времени. Не было ли в этом изменении масштабов и искажения оперативной перспективы? Перейдя сразу с командования полуторастами дивизиями на командование полком, не слишком ли склонен был генерал Алексеев прислушиваться к мнениям тех кругов Добровольческой армии, кругозор которых и в течение большей части мировой войны ограничивался полком или в крайнем случае дивизией? Спустившись сразу с верхнего этажа оперативной работы на нижние ступени оперативной лестницы, не слишком ли генерал Алексеев верил в то, что их психология всегда верно отражает возможности и правильно ставит цели в этом незнакомом ему по предыдущей работе масштабе?

Перейдя 4 марта в ст. Егорлыкскую, Добровольческая армия двинулась в свой первый Кубанский поход.

В этот же день в Бресте советская делегация в составе Сокольникова, Карахана и Чичерина, не возражая ни по одному пункту, целиком подписалась под продиктованными Центральными державами условиями Брестского мира. Несмотря, однако, на решение ЦК Коммунистической партии, отношение коммунистов к Брестскому миру было далеко не единодушным.

Обращение к немцам, принятое большинством одного голоса, принятие германских условий даже меньшинством голосов (лишь благодаря воздержавшимся) и в то же время согласие на помощь союзников опять-таки большинством лишь одного голоса определенно указывали на раскол в среде коммунистов, созданный отношением к Бресту.

Наскоро созванные для обязательной в двухнедельный срок ратификации Брестского мира съезд Коммунистической партии и 4-й съезд Советов (6 и 15 марта 1918 г.) одобрили политику ЦК лишь 28 голосами против 12 (съезд партии) и 784 против 261 при 115 воздержавшихся (съезд Советов) ^[88]. Добрая треть голосов на обоих съездах протестовала против Бреста. Особенно горячо восставали союзники большевиков по октябрьскому перевороту – левые эсеры. Особенно рьяно протестовал на съезде представитель левых эсеров Камков (настоящая фамилия Кац), и результат голосования привел к выходу левых эсеров из состава советского правительства.

Проведенная Лениным (при безотказном содействии Сталина) под угрозой отставки линия поведения далеко не отражала настроения всех партийных верхов правящих партий. Дальнейшие события 1918 г. показали, что этот протест против Бреста оказался далеко не платоническим.

Подписание Брестского мира в указанный немцами срок приостановило продвижение германских эшелонов на линии Нарва – Псков – Полоцк – Могилев – Гомель. Однако впечатление, созданное стремительным продвижением германцев, поддерживало то состояние паники, в котором большевики пребывали с начала их наступления. С потушенными огнями с товарных путей Николаевского вокзала Ленин с ближайшим окружением покинул Петроград, и столица Российской Федерации (как тогда официально называлась Советская Россия) была под шумок перенесена в Москву. 4-й съезд Советов 15 марта послушно санкционировал это «временное» перенесение столицы из Петрограда в Москву.

Почти одновременно с Брестом был подписан и предварительный мир с Румынией в Буфте (5 марта 1918 г.). В Молдавии была сохранена видимость сюзеренитета, Валахия же осталась оккупированной шестью австро-германскими дивизиями. Румыния теряла Добруджу, и ее граница с Венгрией значительно «исправлялась» в интересах последней. Аннексия Бессарабии, впрочем, с лихвой окупала эти уступки.

В эти же дни Румыния согласилась и на советские условия. Протокол 5 (9) марта, подписанный с румынской стороны председателем Совета министров генералом Авереску, а с советской – Раковским, гласил: «Высшая автономная коллегия, Румчерод, Совет народных комиссаров Одесской области и Исполнительный комитет Советов объявляют, что считают военный конфликт между Россией и Румынией улаженным, базируясь на основе условий, предложенных нами в нашем ответе 24 февраля 1918 г., и на основе изменений, внесенных румынским правительством согласно декларации, подписанной Авереску – председателем Совета министров Румынского Королевства. Мы в то же самое время принимаем к сведению декларацию г-на полковника Бойля ^[89], что обмен русских пленных на румынских распространяется на всех пленных без исключения» ^[90].

Этот документ, устанавливая прекращение военных действий, теоретически возвращал России Бессарабию (так как «изменения, внесенные румынским правительством», о которых упоминает протокол, касались лишь отказа румын немедленно эвакуировать пограничный в Бессарабии г. Бендеры) и был крупным дипломатическим успехом советской Одессы ^[91]. Однако протокол этот, подписанный румынами под давлением общей обстановки, созданной Брестом, терял всякий реальный смысл с того дня, когда германская Ставка согласилась на присо единение Бессарабии к Румынии. Наступление австро-германцев ставило под вопрос не только судьбы этого протокола, но и само существование советской Одессы и совет ского «главковерха» Муравьева. В дни подписания этого протокола (6 и 7 марта) у Слободки и Бирзулы, на железнодорожной магистрали Жмеринка – Одесса, в 200 лишь километрах от последней, Муравьеву приходилось уже не «воевать с Румынией», а лишь отбиваться, отступая перед австрийцами, наступавшими на Одессу…