Жестокая экономика. 37 невыученных уроков - читать онлайн книгу. Автор: Александр Вячеславович Иванов, Дмитрий Потапенко cтр.№ 19

Торговые пути, которые вполне могли бы перетечь в руки китайцев, как минимум от Шанхая до Малакки (как было задумано при строительстве армады), остались в руках предприимчивых арабов. Ну а от последствий изоляционизма Китай излечивается до сих пор.

Эта история говорит о многом, но главное в ней, пожалуй, – роль личности в истории. Юй Цянь, по сути, пожертвовал своей жизнью за правду. У нас таких примеров – когда люди жертвуют собой, платят за истину своей жизнью – достаточно много. И заметьте: император, который его казнил, впоследствии увековечил его память. Юй Цянь действительно был талантливым полководцем.

Очень непростая история человека. И очень непростой выбор для человека. Правду, однако, следует поставить в кавычки, потому что «правда» у нас каждый год меняется. И не только у нас. Как видите, в истории происходили гораздо бóльшие изменения, когда приходилось, несмотря ни на что, отстаивать свои интересы.

Две соперничающие группировки – конфуцианцы и евнухи – это фактически партии. Евнухи выиграли на коротком промежутке времени, а конфуцианцы выиграли, по сути дела, историю. Они выиграли Китай.

К сожалению, приоритет политики всегда приводит к изоляционизму, к удушению экономического потенциала страны. Вылезет ли из этого изоляционизма страна, вылезет ли из него гражданское общество, зависит от людей и их лидеров. Причем важно понимать, что лидер в данном случае – тот, кто себя таковым посчитает. Лидером может быть каждый. И должен быть каждый. И тогда есть шанс, что не только ваше имя прославят в веках, но и страна будет процветать.

Только во второй половине XVI века в России появилось понимание, что где-то на окраине земли есть довольно большое и сильное государство, называемое «Китай». Само название объясняет, что за жителей этого большого государства первые русские в Сибири приняли вовсе не китайцев, а киданей, одно из монгольских племен, с которыми им довелось столкнуться раньше, чем с собственно китайцами (у Афанасия Никитина, который был точно лучше осведомлен о Китае, чем казаки, покорители Сибири, Южный Китай называется «Чина», а Северный – «Мачина», что звучало похоже на китайские самоназвания).

Учитывая собственную малочисленность и чрезвычайную удаленность от центра страны, русские изо всех сил декларировали свои «мирные намерения», что не мешало им обживать захваченные территории, строить крепости и облагать местные племена данью. Направляемые царями в Пекин посольства (с целью «застолбить» захваченное и организовать торговый обмен) долго не давали никакого эффекта – китайские императоры, считающие «народы, населяющие Вселенную», своими подданными, принимали дары («дань») от русских – но этим все и ограничивалось.

Наконец, в 1689 году, как итог «албазинской войны», родился Нерченский договор. Права на контакты с Китаем и закрепление Забайкальских территорий были куплены у воцарившейся к тому времени в Китае Маньчжурской династии ценой потери (до 1860 года) уже освоенного было Россией Приамурья. Это вовсе не означало, что желаемая Россией торговля с Китаем началась (хотя договор прямо предусматривал торговые сношения, правда, при наличии у торгующих каких-то смутных документов на право торговли).

Торговые караваны, отправляемые раз в три года аж из Москвы, были «казенными» – иметь свои товары и торговать имели право только пристроившиеся в штат. Штат обыкновенно состоял из главы миссии, как правило из купцов («гостя»), представителя администрации, «целовальников» (администраторов) в количестве не менее четырех, некоторого количества «агентов»-торговцев, одного офицера (зачастую гвардейского) и сотни казаков для охраны, а также многочисленных возниц, погонщиков и слуг. Караваны формировались в Москве и, поспешая, «елико возможно», двигались по Сибирскому тракту, а далее, через пустыню Гоби, до Пекина. Путешествие занимало год.

Иногда такие караваны оказывались баснословно прибыльными – так, «торговая экспедиция» гостя Савватеева в 1702 году с товарами на 22 319 рублей 74 копейки принесла прибыль в 100 тысяч рублей (годовое жалованье стрельца в те годы было 2 рубля), караван под его же руководством в 1711 году получил двукратную прибыль, но чаще (при более шустрых и, возможно, не слишком-то чистых на руку руководителях) случались убытки, о которых «репорты» тех лет, как правило, стыдливо умалчивали.

Государственная торговля с Китаем в общем и целом оказалась вопиюще неэффективной, и с 1714 года наконец разрешена была и частная торговля (что не отменило казенные караваны, которые бессмысленно мыкались от Москвы до Пекина до 1762 года). Правда, нужен был своего рода «торговый оплот» на русских землях – ездить торговать в Ургу (нынешний Улан-Батор – Монголия тогда находилась в вассальной зависимости от маньчжуров) не всегда было выгодно.

В 1727 году русский дипломат Савва Рагудзинский-Владиславич заключил с Китаем ряд новых договоров, что дало возможность открыть новый крупный торговый пункт – Кяхту (собственно, Кяхтой – по имени местной реки – была названа торговая слобода, примыкающая к возведенной Рагудзинским крепости – Троицесавску, то есть построенному на Троицу Саввой). Строительство было поручено армейскому капитану и 30 солдатам. Позже солдат и казаков немного прибыло, но как бы то ни было, а со строительством как-то управились. На китайской стороне так же быстро вырос и расцвел торговый «брат-близнец» Кяхты – Маймачен.

С того времени начинается расцвет Кяхты, «Венеции пустыни», как ее несколько избыточно поэтично называли (подразумевая под этим, что в Венецию прибывают корабли, а в Кяхту – караваны верблюдов) местные купцы и чиновники. Вряд ли жители бурятского городка видели Венецию, но образ всем понравился и вошел в обиход. Именно с этого момента открывается знаменитый «чайный путь», протянувшийся от Уханя до Санкт-Петербурга. Этот путь образовался не сразу – ему препятствовали законы тех лет, тормозящие обмен: запрещался вывоз за рубеж частным образом пушнины и драгоценных металлов. Во времена Екатерины II этот запрет был отменен ввиду его бесполезности из-за достигшей небывалых размеров контрабанды.

Государственная монополия существовала (отменялась и вновь вводилась) также на торговлю ревенем – целебные свойства этого растения очень ценились и в Китае, и в России. Ревень продавался активно, вне зависимости от запретов и разрешений с той или другой стороны.

После снятия ряда запретов торговое дело сдвинулось наконец: с 1755 по 1800 год оборот кяхтинской торговли вырос в 10 раз.

На рубеже веков русско-китайская торговля велась в основном двумя товарами: пушниной из России (доля которой достигала 95 % русского экспорта) и чаем из Китая (достигавшим в иные годы тех же 95 %). В какой-то момент пушнина отошла на второй план: отчасти вследствие «истощения пушного зверя», промысел которого принимал гигантские масштабы (правители боролись с «истощением» путем запрета на хлебопашество в Забайкалье – «дабы не изничтожали леса под пашню»), отчасти – в связи с появлением в России массового производства дешевого и качественного ситца. На самом излете кяхтинской торговли, в конце 60-х гг. XIX века доля ситца в экспорте составляла уже 50 %.