Но Лола все еще не могла представить Паролизи в роли убийцы. Полиция должна восстановить весь ход событий, и тогда станет ясна последовательность их действий. И все же что-то не складывалось.
«Хватит уже про Паролизи, о себе надо подумать».
Пино все нет, звук проезжающих машин становился все реже.
Ей вдруг захотелось заплакать.
«Это усталость, – уговаривала она саму себя, – это всего-навсего усталость». Но тревога не проходила, а шагов Пино так и не было слышно. Она сделала еще глоток, пустой желудок радостно впитывал алкоголь, но это не приносило облегчения.
«Что же происходит с моей жизнью? Я опять что-то упустила?»
Ревность потихоньку выползала наружу, гадко ухмыляясь: «Что-то долгонько его нет, сколько можно сидеть в полиции?»
Лола, как могла, сдерживала вылезающую ревность, но та, подпитанная сладким мартини, добралась до горла – там защипало, она судорожно сглотнула, глаза увлажнились.
«Ну уж нет! Не заплачу! Ни за что! А что, собственно, произошло? Пино в полицейском участке дожидается Оксану. Ей надо помочь, у нее нет машины, а ночью одной возвращаться в гостиницу опасно. Что здесь странного?»
Чем больше она уговаривала себя, тем беспокойней ей становилось и тем яснее она понимала, что Оксана уже давно ведет целенаправленную подлую игру, которую Лола из гордости старалась не замечать.
Ей вдруг так захотелось поговорить с мамой, рассказать все и пожаловаться, как когда-то в детстве!
«Спокойно, спокойно, он придет, и все будет хорошо, он придет и расскажет, как скучал без меня, и мы вместе посмеемся над недалекими шутками полицейских и провинциальным кокетством Оксаны». Глаза закрывались, Лола прилегла на подушку, подтянула колени к животу и свернулась клубочком.
Ей снилась скрипящая ставня киоска, летающая по лесу и грозящая упасть прямо на голову. Лола спасалась от нее, задыхаясь, и пыталась спрятаться в колючих кустах терновника, но та настигала ее, хлопая створками, как крыльями, и каркала, как ворона:
«Отпусти Пино! Отпусти его!»
Было еще темно, когда она проснулась, словно от толчка. Не зажигая света, она вытянула руку и пошарила по кровати: Пино не было рядом. Из приоткрытого окна тянуло осенним холодом. Она прислушалась: тишина стояла полная, только редкое чириканье ранних птиц уже доносилось с улицы. Предчувствие непоправимого внезапно овладело ею, она затаила дыхание. Кто-то тихо вошел в комнату. Первой реакцией было накрыться с головой одеялом.
Черная тень проскользнула в ванную.
Страх завозился в желудке.
– Пино, ты?
Вошедший не спешил отвечать.
– Эй, кто там?!
«Я же в гостинице нахожусь, в своем номере, в конце концов. Чего бояться?» Сон слетел полностью, Лола пришла в себя.
– Это я. – Пино показался в дверном проеме с несессером в руке.
– Не хотел будить тебя.
– Не поняла?
«Как это не хотел, или я не проснулась еще и мне все это кажется?»
Она зажгла ночник и, увидев Пино, в одно мгновение поняла все.
Такое уже было когда-то давно, и она поклялась себе, что вновь не допустит предательства и не впустит в свое сердце больше никогда и никого! Но не смогла. И вот все повторяется!
Пино не был похож на себя. Глаза, волосы, лицо – все было знакомо Лоле, но это был другой человек!
Он стоял посреди комнаты, безвольно опустив руки, его белоснежная сорочка была сильно помята.
Лола вспомнила, как тот, другой, умолял простить его, и отодвинулась упреждающе. Но Пино стоял молча, и Лолу кольнуло еще больнее и еще глубже.
– Да… не хотел будить… ты ведь устала…
Желание вцепиться ему в лицо становилось все сильней.
– Я пришел за вещами, я должен… мы должны уехать, как можно раньше…
Лола прикрыла глаза в надежде, что это поможет сдержаться.
– И решить Оксанины проблемы с документами уже в Бреши, – выдавил он из себя, – прости.
– Твою мать! – сказала она по-русски и встала.
Пино испуганно ретировался в угол.
– Ты очень сильная, Лола, тебе никто не нужен! – произнес он тихо, стоя на почтительном расстоянии.
«Он все знал лучше меня. А я считала, что он гордится мной и что наконец-то я нашла мужчину, который понял, что значит для меня моя работа, понял и оценил. Господи, как я хочу протащить Оксану за белые локоны по гостиничному коридору! И что же делают цивилизация и воспитание с человеком? Я все держу в себе и довожу свой организм до стресса, который буду преодолевать годами… А может, чрезмерная гордость и сила характера не помогают, а играют против меня?»
Она медленно взяла стакан с ночного столика: «Запущу прямо в лоб, доставлю себе такое удовольствие!»
– Пошел вон! – тихо сказала Лола.
Пино попятился.
– Вон пошел!!! – не выдержала и заорала она, услышав, как кто-то отскочил от двери.
«Так Оксана здесь и подслушивает!» Ей вдруг стало смешно: «Да какого черта! Зачем мне нужен этот полуобморочный идиот Пино, забившийся в угол? Он составит хорошую пару Оксане, несчастной провинциалке, консумирующей престарелых мужиков в ночном клубе!»
Она специально накручивала себя, но где-то глубоко внутри знала, что все не так просто, что Пино был близок ей, как никто, и его предательство отзовется на всей ее дальнейшей жизни.
Пино осторожно вытянул руку и подцепил свою сумку. Не отводя взгляда от стакана, который не выпускала Лола, он стал продвигаться к выходу.
– Лол, я знаю, что я не прав, что я сволочь, но я не могу по-другому. Не могу я ее оставить…
«Опять одна во всем мире… Да о чем он говорит? Кого оставить? Оксану? Но разве он не бросает меня? Разве он не изменил именно мне? Да не нужен мне такой мужик!»
Особенно обидно было, что он изменил с русской. «Ты вне работы как курица слепая», – говорила мама, и воспоминание о самом родном человеке сжало горло. Лола поставила стакан и налила в него теплого мартини.
– Ты все еще здесь?!
Пино быстро вышел, торопливо прикрыв дверь.
Она размахнулась, брызги мартини мокрой дорожкой отпечатались на ковре, стакан глухо стукнулся о косяк, рассыпавшись на мелкие стеклышки и оставив сладкие потеки.
«Вот и все. Я опять одна».
Светало, крупные капли дождя застучали по откосу подоконника.
«Что-то не так во мне самой? Но я не хочу меняться, даже ради любимого мужчины. Если я не смогу быть самой собой, когда-нибудь придет время, и я не выдержу и уйду. Но где, где тот мужчина? И почему Пино предпочел «несчастную» и якобы «скромную» Оксану мне, самодостаточной и известной журналистке? Наверное, с ней он чувствовал себя нужным и незаменимым, – догадалась Лола, – а со мной… ему нечего было добавить к моей жизни, кроме самой любви. Что, впрочем, совсем не мало… Но я не могу, не могу смотреть в рот и прыгать зайцем, заглядывая в глаза. А потом, я думала, что ему это не нужно, и он чувствует себя сильным без глупых женских уловок, но, видимо, ему была необходима эта подпитка: «Ты самый нужный, ты самый сильный, только ты спасешь и поможешь!» А я сама спасу, кого хочешь», – горько усмехнулась Лола.