– Страшнее, чем сержант на строевой подготовке, – сообщил Лало своему отражению.
А тем временем мелкие бузотеры оккупировали двор и дом. Вопли, визги, перепалки, беготня со сдувшимся футбольным мячом. Девчонки такие же шумные, как пухлые пацаны. Прямо долбаный курятник, но папа любит всех своих внуков, и внучатых племянников, и соседскую ребятню, и всяких беспризорников, которые сжирают все подряд и все вокруг ломают. Перекрывая их нескончаемый кошачий концерт, донесся крик отца:
– Лало!
– Иду, пап!
– Быстрей, mijo![30]
– Уже иду!
Иногда Лало казалось, что здесь все орут на всех, как будто глухие или не понимают по-английски. Ну, насчет мамы, конечно, есть вопросы. Но она уж точно понимает больше, чем признается.
– Лало!
– Иду!
Он отсалютовал в ту сторону, откуда доносился голос Старшего Ангела. Еще раз глянул на себя в зеркало, в последний раз одернул китель, прикрывая гражданское нутро. К лодыжке у него пристегнут серебристый автоматический 22-й – вылитый наркодилер. Делай что должен, честно, не лукавь. «Готов», – сказал он себе и вышел на задний двор, где курила сестрица.
– Минни, глянь-ка, – он повернулся, – я сделал прическу.
– Стильненько, – согласилась она. – И попка- орех.
– Очень остроумно, ага, «Оранжевый – хит сезона»[31]. Думай, с кем разговариваешь.
– Ой, ладно. – Она воткнула окурок в горшок с геранью. – Меня ни разу не арестовывали, ничего такого.
– Правда? Ну ты одна такая.
Она снова закурила, медленно затянулась, внимательно посмотрела на кончик сигареты, изящно стряхнула пепел безымянным пальцем, искоса поглядывая на брата.
– Знаешь, а ведь большую часть людей не сажают в тюрьму.
– С какой луны ты свалилась?
Минни пыхнула дымом ему в лицо.
– Ты слишком много куришь, – буркнул он.
– Сказал наркоша…
– Чего? – возмутился он. – Будешь и дальше шлепать своими надутыми губищами, детка, увидишь, что случится.
Сестра насмешливо ухмыльнулась.
– Ненавижу, когда ты так на меня смотришь, Мышка.
– Да неужто?
– Я в порядке, ясно?
– Ясно. – Она выпустила дым колечками.
– Слушай, – не унимался он, – я чист. Честно.
– Ты уверен?
– У меня нет проблем. Только если слегка расслабиться. У меня есть на то причины. – Он похлопал себя по бедру, но попытки вызвать сочувствие на сестру больше не действовали.
Держа сигарету на отлете, она кивнула:
– Ага, а у кого их нет? – Прищурилась. – А на прошлой неделе ты спер мою машину.
– Я, по крайней мере, не Браулио.
– Мы говорим не о Браулио.
– Ну да, ну да. – Но Лало отлично понимал, что если хочешь сменить тему, достаточно просто упомянуть имя погибшего брата.
И они стояли молча, исчерпав обвинения и издевки. Им нечего было добавить. И оба просто смотрели себе под ноги.
– Нам пора, – нарушил молчание Лало.
– Папа, – ответила она.
– Да. Старый добрый папа. Ему нужна помощь.
– Чем мы и занимаемся.
– Да провались оно.
И они вошли в дом.
* * *
– Я никогда не болел. Я никогда не опаздывал. Я вечно откладывал отпуск.
– Молодец, Флако. – Жена похлопала его по плечу.
– И ради чего.
– Не знаю.
– Это не вопрос, Флака. Это утверждение.
– Ага.
– Или вопрос самому себе.
– Eres muy filosofico[32], – заметила она.
Минни опять возилась в ванной, взбивала волосы в прическу и брызгала лаком. И зачем она так надралась вчера? Голова гудит. Старший Ангел все понимает. Видит по глазам.
– Мне плевать на работу, – продолжал он. – Какая это была глупость, Флака. Жаль, что мы не съездили в Гранд-Каньон.
– Молодец.
Перла с трудом защелкивала застежки пояса для чулок. А он наблюдал за ней. Кто в наше время еще носит пояс для чулок? Пристегивает к нему капроновые чулки? У него была такая эротическая фантазия – юбка слегка приподнимается и пальцы тянут прозрачную ткань чулок вверх к бедру.
В юности он опускался на колени у ног взрослых женщин, которые натягивали чулки, сидя на стуле. Раздвинув ноги. «Не тронь! Только смотри». Их подарок ему. Теплый запах детской присыпки и женской секреции. Его торопливые взгляды украдкой на мелькающие белые латексные холмики между бедер. Их ловкие пальцы, прихватывающие капрон застежкой. «Только посмотреть», – командовали женщины, по его румянцу понимая, какую страсть они выпускают на волю.
Сейчас никто такого не делает, кроме его Флаки.
– Мне нравятся твои ноги, – сказал он.
Жена изумленно уставилась на него.
– У нас нет на это времени, – попеняла она.
– Кто это сказал?
– Ты.
Можно подумать, он на что-то способен.
– Ладно. Пора идти, – согласился он. – Но мне все равно нравится смотреть. Люблю твои бедра.
– Si, mi amor[33].
– Аппетитные.
– Travieso[34]. – Она назвала его тем очаровательным старым мексиканским словом. Приподняла юбку и продемонстрировала себя.
– Твой улей полон меда.
– Cochino![35] – возмутилась она. Но юбку и не подумала опустить.
– Мама! – раздался из ванной сердитый голос Минни. – Прекратите!
Отец с матерью улыбнулись друг другу.
– А как, по-твоему, мы тебя сделали? – крикнул он в ответ.
– TMI![36] – Она выскочила из ванной, заткнув уши пальцами, и пулей пронеслась через спальню. – Ла-ла-ла-ла!
Родители расхохотались. Он жестом попросил жену сосредоточиться на деле. Из головы вдруг вылете-ли все слова. А ведь он самостоятельно выучил английский по словарю. Соревновался с отцом, бросившим семью, кто выучит больше странных, оригинальных, очень американских слов. Его отец – некогда монументальный образец мужественности, а потом маленький, седой, со слезящимися глазами, обаятельный и брутальный, как прежде, но какой-то съежившийся. Некоторое время он занимал вторую спальню в доме Старшего Ангела – так Старший Ангел поднимался в патриархи. Никто подобного и вообразить не мог. Не мексиканец и не гринго.
Невозможно понять, как язык пересоздает семью. Его собственные дети не желали учить испанский, в то время как сам он все отдал, чтобы выучить английский. Двое мужчин за кухонным столом, с сигаретами, кофе и потрепанными словарями. Они ловили новые слова и пришпиливали их, как бабочек всевозможных окрасок. Aardvark, bramble, challenge, defiance. Один объявляет слово: incompatible. А другой должен найти значение быстрее чем за три минуты. Пять очков за слово. Счет ведется на картотечных карточках три на пять дюймов. В конце каждого месяца на кону блок «Пэлл-Мэлл». Если объявляющий произносит слово неразборчиво и с акцентом, теряет три очка. И вот так, из глаголов и существительных, они выстроили свой мост в Калифорнию.