Раннее заселение. Чемодан на кровать. Кто-то оставил в ванной смятую салфетку со следами помады. Сразу вспоминаются официантки из детства. Он был слишком взбудоражен, чтобы ощутить в этом эротический флер. Им сейчас уже под восемьдесят, тем роковым женщинам, или они вообще померли. И сейчас на небесах, в отцовском неоновом баре.
Пришла горничная вынести мусор.
– Gracias[58], – сказал он.
Девушка, похоже, обалдела, услышав, что он говорит по-испански.
Когда Ангел вышел на улицу и направился к своей здоровенной машине, начал моросить дождь. Черт возьми, да Старший Ангел сломал мне нос в той потасовке. До сих пор он не осознавал, что все время только об этом и думал.
* * *
Неделей раньше явление Старшего Ангела у смертного одра матери стало самым героическим поступком из всего, что видела его жена. А она-то всю жизнь считала своего Флако героем. А старуха отказывалась это признавать. Перла не любила старую ведьму. Но, умирая, та отыграла несколько очков.
Перла понимала, чего стоил мужу тот день. И словно видела, как он шагает в прошлое, сквозь их общую историю, чтобы в последний раз стать малышом своей мамы.
Он почти не рассказывал Перле про Ла-Пас. И вообще он по натуре неразговорчивый, болтливым бывал разве только в хорошем настроении. Ну и в постели еще. Она до сих пор краснела, вспоминая, даже спустя полвека. Ох, что он с ней вытворял. Пока не заболел.
Но хоть он и молчал, Перла всегда понимала, когда он думал про Ла-Пас, и своего отца, и про все, что там случилось. Он смотрел в пол, не поднимая головы. И уже больше не курил, пил растворимый кофе, чашку за чашкой. И ел слишком много сладкого.
Сама она вспоминала не про Ла-Пас, а про переезд на север. Это было главное решение в жизни, и Перла чуть ли не каждый день вновь и вновь переживала этот ужас. Ужасным было не само путешествие и не конечный его пункт. Наоборот, она знала, что одним этим шагом соединяет свою судьбу с его судьбой. Навеки. Рискуя всем. Да, романтический поступок, любовь, да, но она запросто могла остаться ни с чем.
У нее уже было двое мальчишек, растущих без отца. Перла не понимала, с чего вдруг Старший Ангел назвал ее своей Драгоценной Жемчужиной, когда для всех остальных в Ла-Пасе она считалась порченым товаром, еще одной дурочкой, использованной и выброшенной мужиком, чье имя она предпочла забыть. Ей хотелось верить Ангелу, хоть она и опасалась, что красивые слова всего лишь часть его натуры. Она же видела, как он очаровывает других женщин – и сам очаровывается, – и отчаянно боролась за него, отвлекая от чужих коек. Она не знала, что происходит на самом деле. Кроме одного: она должна быть с ним. После такого решения пути назад не было.
Они с мальчиками отправились на север, когда еще не построили новую автостраду. Старший сынишка, Индио, был совсем маленький, а Браулио вообще крошка. Длинный переезд на автобусе, на который ушли все ее деньги. Разбитые дороги, местами через грязь и громадные валуны. Остановки у каких-то хибар с нужниками во дворе или на заправках, где загаженные текущие сортиры еще хуже уличных нужников. Провизию пассажиры прихватили с собой из дома. Она взяла килограмм тортильи, глиняную флягу с водой и козий сыр. На четыре дня.
К югу от Энсенады полицейские поставили заграждения на дороге, чтобы остановить автобус. Зашли в салон, наставили пистолеты на пассажиров и принялись рыться в вещах. Денег у Перлы не было. На детей им было плевать. Но зато они лапали ее грудь. Она, затаив дыхание, отвернулась к окну и мысленно отталкивала их. Отец Ангела остановил бы их, говорила она себе. У нее отца не было.
Она с ненавистью вперилась взглядом в полицейских. Однажды вы об этом пожалеете.
Трое полицейских схватили какого-то мужчину, заломили ему руки и выволокли из автобуса. Стукнули в дверь, давая знак водителю, что можно ехать дальше. Никто не осмелился обернуться, никто не слушал, что кричал тот мужчина.
К концу поездки от всех жутко воняло и все сгорали со стыда – нормальный мексиканец не может вонять, как животное в стойле.
Тихуана оказалась как другой мир. Перла и дети робко жались друг к другу на задворках автобусной станции на севере города, рядом с руслом высохшей реки, в клубах выхлопных газов. Ла-Пас, пристроившийся на кончике Нижней Калифорнии, – это пустыня и море. Ему достаются и океанские бризы, и удушливая субтропическая жара, и ураганы.
Перла работала на кухне в ресторане своей матери. И сестры рука об руку с ней – все покорные рабыни старухи. Ее мальчики росли у паромных причалов, глядя, как подползают громадные белые лайнеры из Масатлана. Они видели, как другие мальчишки, чуть старше их самих, продают жвачку и брелоки туристам. Когда причаливали рыбаки, детвора шумно торговалась за дешевых крабов или выпрашивала кусочки тунца. А иногда помогала переворачивать лодки за газировку.
Индио считал, что так готовится к будущей жизни. Что он будет заботиться о семье. Иногда ему удавалось принести маме бутылочку кока-колы. И хотя они голодали, это был их дом.
А сейчас они напуганы и взбудоражены, как будто Тихуана – это Эльдорадо, где их ждут несметные сокровища. Тихуана оказалась шумной и нахрапистой. Облезлой и ветхой. Слишком яркой. Слишком красочной. Из шквала впечатлений у Перлы в памяти остались два главных: симфония шумов и бесконечные клубы пыли. И тощие уличные псы, одинаково приземистые, с одинаковой рыжей шерстью, с одинаковыми черными проплешинами голой кожи. Псы безмятежно снуют в потоке машин, как танцоры или тореадоры, и кажется, что отлетают от бампера старого «бьюика», исчезая под двуцветным автобусом, их здесь зовут burras[59], но вновь выныривают из облака пыли и невредимые выскакивают на тротуар, где лениво вытягиваются на солнышке и дремлют, не отгоняя мух. Но самым невероятным в Тихуане оказалось то, чего они и представить не могли, – множество гринго. В центре Тихуаны настоящая демонстрация здоровенных, шумных, с виду богатых американцев. Перла с изумлением выяснила, что дети уже учат английский. Такого она тоже не ожидала.
Она вспоминала, как Старший Ангел уходил из дома голодным, лишь бы остальным досталось хоть немножко еды, даже если это были всего лишь жалкие крохи. Свою порцию он делил между ее сыновьями. Тогда-то они и начали называть друг друга Флако и Флака. И такими худыми никогда с тех пор не были.
Иногда он приносил мальчишкам конфеты, хотя она ругала его за это. «Перла, – говорил он, – жизнь и так достаточно кислая. Пускай порадуются». В то первое Рождество он купил детям велосипед, один на двоих, а ей – новое платье. А она связала ему свитер, и хотя год выдался теплым, он носил свитер каждый день.
Старший Ангел был ее героем. Она не знала, что его героизм подпитывается тлеющей яростью. Он кидался в бой с каждым, кто смел обижать ее или детей. И, отметая попреки собственного семейства, женился на ней, а потом тайком перевез в Соединенные Штаты, когда стало ясно, что в убогих трущобах, где жизнь была им по карману, их ждут только голод, грязь, крысы и злобные полицейские.