Редкий тип мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ромм cтр.№ 34

Вопросы, остающиеся без ответов, растравляют душу. От таких вопросов одно спасение – труд, монотонная рутинная работа. Хотелось работать не только в будни, но и по выходным, чтобы время шло скорее. Постепенно, шаг за шагом, Алексей освоил специальность резчика по дереву, благо материала под рукой было огромное количество – бери любой обрезок и порть его сколько душе угодно. Первые работы (начинал с фигурок) отправлялись прямиком в печь, но вскоре что-то начало получаться настолько, что Алексей рискнул замахнуться на шахматы для клуба. Посмотрев на шахматы, начальник отряда уважительно покачал головой и похвалил:

– А ты, Кудрявцев, рукастый. Сделаешь мне шкатулочку для одной моей знакомой? А то Восьмое марта скоро…

Алексей сделал. На благодарность не рассчитывал – начальника отряда принято было умасливать, но неожиданно получил от Харламова большой шмат сала и блок сигарет. В колонии сигареты нужны и некурящим – валюта. Сигареты можно обменять на шерстяные носки, на новый бушлат, на что угодно. Шкатулка, кстати говоря, так и осталась стоять на столе в кабинете Харламова, видимо, со знакомой у капитана что-то не сложилось. Харламов хранил в шкатулке разные нужные мелочи, от запасной зажигалки до ластика. То, что на крышке шкатулки вырезана пышная роза (Алексей постарался для незнакомой дамы), Харламова не смущало. Красиво – и все.

Начальник отряда не только сделал почин, но и разнес по учреждению, что в его отряде объявился новый умелец. Пошли заказы, а с ними жить стало веселее. Во-первых, всегда есть чем заняться, во‐вторых, есть «приварок», есть дополнительное питание, есть возможность обзавестись необходимыми вещами. Для заключенного, не получающего передач, «приварок» втройне ценен. Когда заказов стало столько, что заказчикам приходилось по месяцу ждать своей очереди, Алексея из разнорабочих перевели в помощники кладовщика. Эта должность ценилась не только за хорошие условия труда (никакой погрузки-разгрузки, один учет), но и за то, что у помощника кладовщика был свой собственный закуток – огороженное фанерой пространство в полтора квадратных метра, индивидуальное пространство, возможность уединиться. Не бог весть что, но по меркам колонии – большая роскошь. К тому времени Алексей уже втянулся в лагерную жизнь окончательно, привык, освоился, свыкся и уже не нуждался в изнурительном труде для того, чтобы засыпать по ночам. К тому же творчество стало для него отдушиной, средством самовыражения, средством проявления своей индивидуальности, средством выделения из общей массы заключенных. Алексей не осознавал, что, кроме пребывания в неволе как такового, его бессознательно мучило и то обстоятельство, что из лидера, руководителя крупной фирмы, он в одночасье превратился в человека из толпы, никому не нужного, никому не интересного, ничем не примечательного. А теперь вдруг и внутри полегчало. Не только оттого, что жизнь стала сытнее, но и оттого, что она стала содержательнее, интереснее. Было очень приятно снова чувствовать себя нужным людям. Да и отношение администрации изменилось с нейтрального на хорошее (у всех сотрудников уже было как минимум по одному-два сувенира «от Кудрявцева») – тоже приятно.

– Я смотрю, брателла, ты начинаешь потихоньку пускать корни, – сказал Алексею Бабай. – Бизнес наладил, доход имеешь. Жизнь удалась, так скоро и на волю тянуть перестанет.

– Меня никогда не перестанет тянуть! – убежденно сказал Алексей. – Там жизнь…

– И здесь жизнь, – лукаво улыбнулся Бабай. – А зарекаться не надо, пустое это дело. Или у тебя уже есть к кому ехать?

Многие заключенные заводили романы по переписке. Времени много, отчего бы не завести? Некоторые романы завершались браками. Помимо передач и моральной поддержки, наличие жены на воле давало такую радость, как длительное свидание – трое суток почти вольной жизни в одной комнате с женой в лагерной «гостинице», помещении, специально предназначенном для таких свиданий. Обещанием длительного свидания или угрозой лишить его администрация могла добиться от заключенного очень многого.

– Кто был, тот и остался, – сухо ответил Алексей.

За первый год своего срока он получил с воли всего два письма. Оба были официальными – свидетельство о разводе и копия решения арбитражного суда о признании банкротом ООО «ПК-бест». На обороте копии карандашом было написано: «Я сделала все, что смогла сделать». Подписи не было, но Ингин почерк Алексей узнал без труда и понял, что Инга имеет в виду не то, чего она не смогла сделать, а то, что она сделала. Эта бумажка определенно заслуживала того, чтобы быть использованной в туалете. Алексей так и поступил.

Инга иногда ему снилась, реже, чем Инна с Лизой, но все же снилась. В разных местах – дома, в офисе, на улице, однажды даже на морском берегу приснилась. «Декорации» были разными, а сон одним и тем же. Инга стояла в позе победительницы – подбородок высоко поднят, руки скрещены на груди, правая нога выставлена вперед – и повторяла, как заведенная: «Я сделаю тебя счастливым, таким же счастливым, как ты меня».

Поведение сестры удивляло. Та, кажется, и из своего горя ухитрилась извлечь пользу: страдала так истово (не напоказ, а именно истово), что впору было не удивляться, а обижаться. Инга чувствовала, что если бы с ней случилось нечто подобное (не в смысле обстоятельств, а в смысле фатальности), то сестра расстраивалась бы не так сильно. Не знала почему, но чувствовала. Или же просто внушила себе.

Сестра не желала признавать, что совершила ошибку. Понимала это, конечно, но вслух не произносила. Инга ждала разговора по душам, возможно, даже покаянного, которому предстояло закончиться рыданиями, объятиями и отпущением всех обид, которые случались между ними.

Увы, сестра упорно не шла на контакт. Стоило Инге подступиться, как она сразу же замыкалась в себе. Смотрела в одну точку, хмурилась («куксилась» говорил в таких случаях отец), отмалчивалась. А если и открывала рот, то вместо «Инга, родная моя…» говорила: «Как он мог?! Как!» – «А вот так! – хотелось ответить Инге. – Как все мужики могут, так и он смог!»

Отвратительное было чувство, не то чтобы полный облом, но облом, определенно облом. Все равно как заказать в ресторане какой-нибудь давно вожделенный изысканный деликатес и обнаружить, что он совершенно безвкусен. Сестра сумела одержать победу над Ингой даже в своем горе. Привыкла во всем быть первой, даже там, где не стоило бы.

– Не надо так убиваться! – не выдержала однажды Инга. – Жизнь продолжается, перешагни да забудь! Он мизинца твоего не стоит! Было бы по чему убиваться!

Нарочно сказала не «по кому», а «по чему», деликатно, но явственно обозначила отношение.

– Ты не понимаешь, – вздохнула сестра. – Нельзя так вот взять и перестать думать…

– Можно! – возразила Инга. – Только так и можно – взять и перестать! Сказать самой себе «хватит» и жить дальше! Уж поверь, я знаю, что говорю! Испереживалась в свое время, чуть с ума не сошла! Надо взять себя в руки – и жить! Хотя бы ради Лизы!

– Я живу, – сестра снова вздохнула. – Ради Лизы, наверное, и живу… И все время думаю о том, что эта девушка, Нина, она ведь всего на несколько лет старше Лизы, почти ребенок…