Редкий тип мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ромм cтр.№ 31

– Я не преступник! – вскинулся Алексей.

– Да, – вежливо улыбнулся Владимир Ильич. – Вы пока что не преступник, а лицо, находящееся под следствием по обвинению в совершении преступления. Тяжкого преступления. С некрасивым, позволю себе так выразиться, антуражем: руководитель фирмы насилует свою секретаршу прямо на рабочем месте, у себя в кабинете. Потерпевшая, должен заметить, повела себя крайне разумно. Вырвавшись от ва… от насильника, она поспешила не под душ, как большая часть ее подруг по несчастью, а направилась прямиком в отделение. И настроена она очень решительно. Я, знаете ли, работаю не первый год, – Владимир Ильич горделиво приосанился и провел ладонью по лысине, – и имею привычку все дела рассматривать через призму настроения потерпевшей стороны. С гражданкой Пионтковской я пока еще не общался, но, судя по дошедшей до меня информации, она и ее родители жаждут справедливости. То есть вашего наказания. Так сказал следователь, который ведет ваше дело…

Алексею следователь тоже говорил о том, что Нина настроена очень решительно. Следователь Михаил Николаевич был молодым (на вид лет тридцать – не больше), но каким-то очень усталым, снулым. Тусклый взгляд, замедленные движения. Слова Михаил Николаевич не произносил, а буквально выдавливал из себя. Оживлялся он лишь тогда, когда советовал Алексею признаться в содеянном.

– Я, Алексей Артемович, прежде всего человек, а уже потом чиновник, – говорил он увещевающее-проникновенным тоном, глядя прямо в глаза Алексею. – Могу понять. Пятница, конец рабочей недели, определенное настроение, красивая девушка… Я допускаю, что вначале у вас не было преступных намерений, но позже вы увлеклись, утратили самоконтроль, и произошло то, что произошло. Но ведь произошло же! Произошло преступление! А раз произошло преступление, то надо найти виновного и наказать его. А виновным по всем статьям выходите вы, Алексей Артемович. Все улики против вас. Железные улики! Мы же с вами только время теряем попусту. Бросьте вы твердить про то, что потерпевшая опоила вас гранатовым соком. А как ваша сперма оказалась в ее влагалище? А укусы? Сама себя она, что ли, укусила? Вашими зубами?

– Она меня опоила, а затем сделала то, что хотела сделать, – твердил Алексей. – Кто кого изнасиловал – это еще вопрос. Затем она оцарапала мне спину, испачкала своей кровью мою сорочку…

– Вставила вам в рот свою грудь и нажала одной рукой на макушку, а другой на подбородок, – с готовностью подхватывал следователь. – И действовала она по наущению гражданки Косаровицкой, родной сестры вашей супруги и совладелицы вашей фирмы. Мотив – стойкая личная неприязнь.

– Так оно и есть!

– Допустим, – поняв, что Алексей не собирается признавать вину, следователь вновь становился снулым. – Давайте зайдем с другого конца вашей версии. Пойдем от мотива. Вы говорите о личной неприязни, которую испытывает к вам гражданка Косаровицкая, а вот она это категорически отрицает. Стоит на том, что до совершения вами преступления относилась к вам хорошо и отношения между вами были хорошими. Ее слова подтверждаются показаниями вашей супруги и сотрудников вашей фирмы. И не надо уверять меня в том, что гражданка Косаровицкая искусно притворялась. Я считаю, что притворяетесь вы, Алексей Артемович, причем довольно неискусно. Ваша версия разбивается с любого конца, а вы продолжаете твердить свое. Вы думаете, что мне нужно ваше признание? Оно не мне нужно, а вам. Я и без вашего признания закончу следствие и передам дело в суд. И свой срок вы получите, даже если не признаетесь. Те времена, когда признание обвиняемого было показателем качества следствия, давно канули в Лету!

Алексею казалось, что в Лету канула его прежняя, нормальная, настоящая жизнь. Казалось, что он попал в дурной сон, но сколько ни щипай себя, как ни изощряйся, проснуться невозможно. В многолюдной камере следственного изолятора он по своей инициативе почти ни с кем не общался, но это не избавляло от расспросов и советов. Больнее всего ранили советы, касающиеся лагерной жизни. «Даже зэки мне не верят, – горько усмехался Алексей. – Чего уж говорить о следователе или адвокате?» Девять десятых обитателей камеры утверждали, что страдают невинно. Не верили только двоим: Алексею и плешивому мужичку по фамилии Сидоров, фельдшеру со «Скорой помощи», который зарубил топором соседку по коммунальной квартире на глазах у двоих других соседок (коммуналка была большой, на шесть комнат, в доме дореволюционной постройки). Сидоров гнул ту же линию, что и Алексей, утверждая, что «подлые бабы» подсыпали ему в щи снотворного, а пока он дрых, «обтяпали дельце». На вопросы о причинах Сидоров уверенно отвечал:

– Любили они меня обе, а я на них ноль внимания, все мое внимание на Таню-покойницу уходило. Вот они ее убили и на меня это дело повесили…

Алексей Сидорову не верил и понимал, что точно так же не верят ему. Целыми днями (Михаил Николаевич на допросы вызывал редко) Алексей думал о том, как теперь ему выпутываться из создавшегося положения (и получится ли вообще выпутаться?), а также о том, какой же все-таки гадиной оказалась Инга. Ясно же: мстила она за то, что он посмел ее отвергнуть. Других трений между ними никогда не было. Но столько лет вынашивать злобу… Но отомстить так страшно… Невозможно поверить…

Была маленькая надежда на то, что во время свидания можно будет объяснить все Инне и попросить помощи. Наконец, Михаил Николаевич разрешил свидание. Алексей не спал всю ночь – думал о том, что он скажет жене, подбирал нужные слова. Надо было сказать так, чтобы Инна сразу ему поверила, так, чтобы поверила до конца. Инга – ее родная сестра, она знает ее с рождения, они всю жизнь вместе. Это много значит. Трудно будет изменить мнение Инны о сестре. Алексей не столько надеялся на слова, сколько на любовь. Должна же жена понимать, что он не способен сделать ничего такого. Или хотя бы надеяться на то, что он не виноват, что это какая-то чудовищная ошибка.

Дурной сон. Страшный сон. Сон, который никак не может закончиться…

– Какая же я была дура! Как я в тебе ошиблась! Какой же ты подлец и негодяй!..

Инна не верила в то, что муж изнасиловал свою секретаршу. Не верила тому, что рассказала ей сестра, не верила следователю. Не верила никому до встречи с Ниной, которую по ее просьбе устроила сестра. Инга предвидела возможность подобной встречи и дала Нине соответствующие инструкции еще во время подготовки. Перед Инной предстала несчастная, сломленная обрушившейся на нее бедой девушка. Нина рассказала, что ее бросил жених, что мать ее, узнав о случившемся, попала в больницу с сердечным приступом и что сама она находится на грани самоубийства, потому что ей не просто не хочется жить, а ей больно жить, больно снова и снова, раз за разом переживать случившееся. «Он не просто меня изнасиловал, он меня сломал, уничтожил! – тихо (дело было в кафе) рыдала Нина. – Он все хорошее, что у меня было, отнял… Заче-е-ем? Что я ему плохого сделала-а-а?..» В довершение Нина расстегнула две верхние пуговицы на блузке, оглянулась, не смотрит ли кто, вытащила левую грудь, продемонстрировала Инне след от укуса с характерным скошенным верхним центральным резцом и сказала: «Укусил, а потом засмеялся и сказал, что у вас на этом месте родинка». Родинка добила Инну окончательно. От кого девушка могла узнать столь интимные подробности, как не от Алексея? Разумеется, Инна не могла даже предположить, что о родинке Нине рассказала Инга. Инна не помнила, как она вернулась домой (спасибо сестре – довезла и до дверей довела) и сколько чего она выпила в тот вечер. Утром проснулась постаревшей на целую вечность, долго убеждала себя в том, что жизнь продолжается. Не ради себя убеждала, а ради дочери.