Во второй раз за время своего замужества Эмма испытала восторг пробуждения в объятиях супруга. И удовольствие от осознания, что ее волосы превратились в воронье гнездо. И блаженство от отступающей головной боли.
Но главное, конечно, – объятия. Было чудесно. Эмма перекатилась на другой бок, чтобы взглянуть в его лицо.
Его взгляд был полон нежности, а прикосновение – того нежнее. Его пальцы коснулись ее щеки, погладили плечо. Похоже, он и не заметил, как спутались ее волосы. Потом, крепко обняв Эмму, он подарил ей поцелуй, в котором было столько же нежности, сколько во вчерашнем поцелуе под дождем было свирепой и требовательной страсти.
Когда их губы разомкнулись, Эш выдохнул:
– Эмма…
Она дотронулась до его щеки.
– Доброе утро, мой солнечный свет.
Он резко вскочил, сев на постели.
– Если посмотреть на нас со стороны… Как же это вышло? Кажется, мы договорились, что между нами не будет нежных чувств.
– Да, договаривались.
– Мы установили правила.
– И меры предосторожности.
Он улыбнулся левым уголком рта.
– Очевидно, этих мер оказалось недостаточно.
Эмма тоже села.
– Я хочу извиниться за то, что наговорила вчера. Мне следовало больше вам доверять. А еще мне следовало пожалеть мисс Уортинг. Если бы вас не заботили ее чувства настолько, чтобы позволить ей уйти, вы бы не выбрали меня.
– Должен признаться, что позволил ей уйти не просто из великодушия. Возможно, великодушие тут вообще не было главным. У меня есть гордость. Она все еще хотела за меня выйти, но лишь на определенных условиях в нашем договоре, на которые я должен был дать согласие. Так вот, ее условия я принимать не захотел.
– Она требовала увеличить ей содержание?
– О нет, ничего подобного.
– Тогда не представляю, что она могла потребовать. Я ведь была с ней знакома. Главным образом ее интересовали деньги и внешность…
– Внешность? Да. Именно.
Эмма поморщилась, сожалея о том, что произнесла это слово.
Неужели она никогда не научится?
– Если подумать, это, собственно, и не условия, – продолжал Эшбери. – Она потребовала, чтобы после нашей женитьбы я соблюдал некоторые правила.
– Правила?
Эш не ответил, однако его взгляд говорил о многом. В нем была боль, и гнев, и душевная рана, которая болела сильнее любого из его шрамов.
Правила! Ах нет!
Эмма протянула руку, чтобы взять сорочку.
– Вы же не хотите сказать, что…
– Муж и жена только по ночам. Никаких огней. Никаких поцелуев. Как только она родит мне наследника, мы больше не спим вместе.
Наконец все разъяснилось. А она-то никак не могла понять, с чего вдруг ему вздумалось устанавливать подобные правила. У герцога была власть над ней. После заключения брака Эмма оказалась всецело в его распоряжении. Тогда зачем ему щадить ее чувства? Как будто чувства вообще нуждались в том, чтобы их щадили! Она не слабонервная дурочка.
Так вот, он и не думал щадить ее чувства. Он защищал себя.
Некоторое время Эмма не знала, что сказать, а когда же она наконец нашла нужные слова, их оказалось всего три:
– Я ее ненавижу.
Эш рассмеялся.
– Вы дочь викария. Откуда вам знать, что значит ненавидеть кого-то по-настоящему?
– Нет, я это знаю. – Эмма сжала кулаки. – Я могла бы придушить эту женщину, – прорычала она.
– Ну, это уж слишком.
– Хорошо. Но я могла бы обколоть ее булавками. Целой кучей булавок.
– Ну, в это я готов поверить.
– Я серьезно. Взяла бы очень много булавок! В конце концов она сделалась бы похожей на ежа.
Эмма пылала от гнева. И она не преувеличивала. В прошлом она, возможно, просто завидовала или негодовала на Аннабел Уортинг, однако сейчас презирала ее всей душой. Как она посмела убедить этого храброго, преданного и достойного мужчину в том, будто он чудовище? Урод, который должен довольствоваться мимолетными ласками, да и то в темноте?
– А знаете, эта комната довольно милая, – заметил он, очевидно желая сменить тему разговора.
– Милая?
– Тут есть кое-что. Не хватает только нескольких драпировок, приличной мебели, слоя краски, матраса, внутри которого свежая, а не десятилетней давности, солома, пары десятков скребков и щеток да блохоловок. Куда подевалось ваше воображение?
Она ответила ему суровым взглядом.
Он запечатлел поцелуй на ее лбу.
– Извинения приняты.
– Вы совсем не хотите есть?
– Не особенно.
– Я умираю от голода. – Эш натянул брюки, накинул рубашку, сунул ноги в сапоги. – Позвоню и распоряжусь насчет завтрака, а также насчет кареты.
Однако стоило ему распахнуть дверь, как поднялся оглушительный шум, крики и вопли из комнат первого этажа, топот ног, несущихся вверх по ступенькам.
Какой-то парень, проложив себе путь локтями, ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь.
– Вам не надо идти вниз. Уж вы мне поверьте.
На незнакомце была маска из черной сетки и некое подобие черного камзола, натянутого поверх черных же штанов и рубахи. В руке он держал рогатку.
Озадаченная, Эмма покачала головой, зато ее супруг, похоже, узнал его.
– Что ты тут делаешь? – Герцог указал на странный наряд парнишки. – Это что за маскарад?
– Нравится? Мой старый фехтовальный костюм. Немного ваксы – и вот, готово. – Парень сдвинул маску назад, открывая лицо, и поклонился Эмме. – К вашим услугам, ваша светлость.
Теперь, когда маска не скрывала его лица, Эмма увидела, что это всего лишь мальчишка – лет пятнадцати, не больше. Высокий для своего возраста, с оттопыренными ушами и щербинкой между передними зубами. И этот мальчик, кем бы он там ни был, кажется, отлично знал ее мужа.
Эмма повернулась к Эшу.
– Могу я просить вас об одолжении нас познакомить?
– С ним? Так это Тревор.
Мальчик ткнул Эша локтем в бок.
– Ну!
Эш закатил глаза.
– Конечно. Это гроза Мейфэра.
Гроза Мейфэра? Эмме не терпелось узнать эту историю.
– Я товарищ чудовища из Мейфэра, – сообщил паренек. – Помощник, если хотите. Его ученик.
– Замечательно. Как это вышло?
Эшбери бросил на нее невозмутимый взгляд.
– Понятия не имею.
– Вам чертовски повезло, что это случилось! – Мальчик прошел по комнате и плюхнулся на кровать, которая жалобно заскрипела. – Тут собрался весь Лондон. Все ждут, не покажется ли чудовище из Мейфэра.