Посреди времен, или Карта моей памяти - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Кантор cтр.№ 99

Есть в повести «Два дома» эпизод, как бы «забегающий вперед»: разговор повзрослевшего уже Бориса с отцом. Подросток рассуждает о том, что ему трудно объединить в себе два родственных враждующих мира. Вот что отвечает отец: «Ты прав, разумеется. Выносить такое раздвоение никому не бывает легко… Но скажу тебе и другое… это в дальнейшем, может быть, как раз и обогатит тебя, именно духовно обогатит, хотя сам ты, может, и понимать не будешь, откуда твоя глубина».

С точки зрения отца, благодаря происходящему на судьбе сына лежит печать избранности: «Двумирье – это великое и тайное преимущество немногих избранных». И следом идет неотразимый пример – Гёте. Если добавить к этому, что, по мысли самого мальчика, его будущая стезя – писательство, пример, приведенный отцом, неотразим вдвойне.

О том, что Боря Кузьмин мечтает стать писателем и даже пробует свои силы на этом поприще, мы узнаем из следующей повести книги «Я другой». По своему пафосу, по авторской интонации новая повесть – прямое продолжение предыдущей. Лишь небольшой – около пяти лет – временной прочерк разделяет их.

…Забылся и исчез для читателя домик бабушки Насти. Двор «профессорского» дома укрывают разросшиеся тополя. И вообще на улице лето, а нашему герою пятнадцать лет!

Бабушка Лида постарела. Мама, по словам отца, теперь «настоящий ученый». Развитие биологии подтвердило ее правоту. Отец, все еще не порвавший с семьей, вопреки прогнозам друзей стал известным историком. А Боря сделался неуклюжим юношей, влюбленным в девочку Лену. Круг его чтения – Сервантес и Шекспир. Боре Кузьмину нравится демонстративное безразличие Меркуцио к смерти. А в «Дон Кихоте» юношу не привлекает борьба с «ветряными мельницами», столь популярная в этом чудесном возрасте. Не то что ему было неловко за героя, а просто не его это дело. Ни крайность мнений, ни открытая душевная страстность не искушают его натуру. Скорее всего, он уже сложился как личность, но еще не осознает этого. Примеры из юности отца – главный козырь в назиданиях бабушки Лиды (школьный активист, поэт, организатор) – не привлекают его. Вызывают некоторое смущение, но не привлекают. Похоже, он вообще не склонен к демонстративному подвижничеству, а за отсутствие «коллективизма» его журили еще там, в первой повести. Однако законы необходимого порядка и связанные с ним навыки лицемерия прочно закреплены в нем и, решив, скажем, прогулять уроки, он не убегает опрометчиво, а пытается испросить «официального» разрешения у директрисы под благовидным, но выдуманным предлогом. Попав впросак, он сперва теряется, но быстро спохватывается. Он выкручивается осмотрительно, не спеша, умело использует все выпавшие ему варианты защиты, и победа остается за ним. Впрочем, для нашего героя это никакая не победа, так, взято мелкое препятствие. Он очень взросл в этой житейской ситуации. И поступает безошибочно, почти автоматически просчитывая все «за» и «против». О, этот мальчик далеко не бесстрашен, но уже отнюдь не беззащитен. Но сила его не столько в мышцах, сколько в особой автономии личности: он сам по себе.

<…>

Как же отцовские размышления о благодатной почве двумирья? Оно еще не готово осуществиться в потомке. Зато сам потомок незаметно утверждается в своем собственном, но удобном и достаточно просторном мире, где все дышит невозмутимой прочностью и даже первая любовь выглядит тщательно взвешенной и основательной привязанностью…

Но не нужно представлять эту книгу неким педагогическим трактатом, разыгранным «в лицах», ведь это, в сущности, и с по – ведь. Декларируя перед сверстниками внушаемые ему идеальные этические установки, мальчик прежде всего убеждает себя в их несовершенстве. Вообще все шаги Бори Кузьмина направлены на то, чтобы столкнуть с действительностью всё то в окружающем, что желает отгородиться от грубости и антиэстетизма жизни. Годы семейной «гражданской войны» преподали ему навыки плавания в море житейском. Но ребенок, затворенный в этом самоуглубленном и осторожном подростке, неизменно требует правды. Он защищен от приятия вульгарщины в любых ее формах, и в этом несомненная победа тех, кто стоял у истоков его личности.

Мир бабушки Насти – дед, соседи, если вспомнить сказанное Пришвиным про Обломова – суть великая русская лень; деятельность по Штольцу – движение ради движения – этой лени не к лицу, а для больших дел время не вышло. Мир бабушки Лиды в том виде, в каком внук застает его, временами раздражает ложным пафосом высоких и слишком общих установок. Но там, под оболочкой, ветер времени, драма деятельной личности, сильный и не реализованный дух, женщина, втайне желающая в конце концов просто быть женщиной– родоначальницей и оберегать тепло жизни. Вот почему образ Лидии Андреевны Обручевой вызывает не только доверие, но и сострадание. Похоже, нет его, этого искупительного двумирья: высокомерие одних, как и резкость других, родились не от противоречия, а от сомасштабности и потому взаимной притягательности столкнувшихся судеб. Вот почему в продутой сквозняками и, казалось бы, шаткой постройке окончательного благоденствия вырастает к финалу книги плотный, хорошо укоренившийся росток, пока еще как будто бесформенный, но зато основательный и очень терпеливый в достижении цели потомок – будущий герой иного, своего, еще неведомого времени.

«КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ» № 18, 29 апреля 1988 г.

Семь лет из жизни Писателя, или Тернистый путь в формальное объединение

(Запрещенный прием)

…Когда вы прослушаете всю историю, вы скажете, конечно, что у нее должен быть счастливый конец. Вот тут-то я и удивлю вас: конец как раз несчастный.

Когда история, которую я сейчас, наконец, начну, закончится, вы, если не заскучаете, перечитаете все мои вступительные отвлеченности и, может быть, увидите их моими глазами, то есть воспримете как необходимые повествованию…

<…>

Итак, семь лет назад Писатель, находясь в зрелом возрасте (до сорока было тогда еще далековато, но не близко и от тридцати), почувствовал, что он вправе подать документы для вступления в Союз писателей.

<…>

Три человека, известные в среде тех, кто профессионально занимается литературой, и равно известные среди квалифицированных читателей и высоким профессионализмом и благородной репутацией, – три члена писательского объединения, три Писателя дали своему коллеге по цеху, своему товарищу рекомендации. И началась процедура приема Писателя в члены объединения. Точнее, конечно, было бы сказать иначе: началась процедура приема Писателя в Союз писателей.

<…>

Итак, началась процедура приема. Но нет, мне опять придется отвлечься. Надо же все-таки рассказать, что за Писатель. С чего начать? С прозы, философских, литературоведческих или критических работ? С книг, вышедших несколько лет назад, с совсем недавней книги, с самой последней публикации?

Журнал «Вопросы литературы» представляет Писателя так: критик, литературовед, кандидат философских наук. Автор книг «Русская эстетика второй половины XIX столетия и общественная борьба», «“Братья Карамазовы” Ф. Достоевского» и статей по проблемам русской культуры XIX века и современной литературы. Это ровно два года назад, в связи с публикацией «Безыдеальная эстетика (Литературно-эстетические взгляды и судьба А. М. Скабичевского)». Те, кто не без оснований считает себя любителем российской словесности, эту публикацию, конечно, не пропустили. Потому что отнюдь не богата литература об одном из самых знаменитых писателей прошлого века, о человеке, в течение пятидесяти лет влиявшем на умы современников. Исследование Писателя, опубликованное в мартовском номере «Вопросов литературы» 1986 г., можно считать главой в истории русской литературы.