Посреди времен, или Карта моей памяти - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Кантор cтр.№ 96

Здесь пропускаю нескольких фраз и абзацев, к «Двум домам» не относящимся.

Повесть «Я другой», где тоже в качестве главной фигуры выступает и ведет рассказ Борис, мне представляется менее удавшейся. Замысел автора интересен и здесь.<…> Здесь многое перекликается с тем, что мы видели в «Двух домах», но уже в заметной приглушенности – что-то отболело, остыло, отбушевало, что-то, скорее всего время и возраст, смягчило деспотичную старуху. <…>

Ни динамики, ни напряженности, свойственной «Двум домам», здесь нет. Все это вызывает у меня серьезные сомнения относительно целесообразности рекомендации этой повести к изданию. Тем самым приходится ставить под сомнение рукопись в целом – во всяком случае, в том виде, который ныне предложен автором. Возможно ли издание «Двух домов» отдельной книгой, я не знаю, но если возможно, то моя рекомендация по отношению к этой повести остается в силе. Данную же рукопись, в силу изложенных выше причин, считаю нужным отклонить.

30. VIII. 79 Вс. Сурганов

Дорабатывать я тогда особенно не стал, не понимал, как и что. Выкинул абзацы, замедлявшие темп. Снова принес. Но Сурганова убедил Евдокимов. И книга была принята. Потом ее вставляли в план несколько лет, потом выкидывала, но не жестоко, Марина Иванова, а потом произошла (уже на стадии сдачи в набор) катастрофа с контрольным редактором, кончившим Пищевой институт, но кем-то присланным в писательское издательство – бдить. Особенно ему не понравились мои «Два дома». Чистая крамола! Разве такие, как моя бабушка Лида, большевики были?! Они были из чистой стали. И повесть – клевета на партию и старых большевиков. Он пытался аргументировать, ссылаясь на философию, на плохое мое понимание системы художественных образов и пр. К тому моменту я был кандидатом философских наук, до этого закончившим филологический факультет МГУ. И кое-как отбился. Тогда он сказал, что приказным и волевым порядком снимает «Два дома». Я ответил, что тогда снимаю всю книгу. Ей Богу, его это нисколько не расстроило! Даже обрадовало. Но и самые матерые считались с финансовой ведомостью. А мне уже было выплачено – по рекомендации предусмотрительной Марины Владимировны – 60 % гонорара. И контролер был вынужден умерить свои аппетиты. Повесть осталась, хотя и поуродованная. В побитом виде и вышла в свет (родственники меня уговорили). В одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, поздней осенью.

Дальше началась ее самостоятельная жизнь без меня. Ее, оказывается, некоторые даже прочли.

Комментировать рецензии не буду. Просто приведу (в порядке их публикации) отрывки, относящиеся к «Двум домам». Не знаю, кому это будет интересно, но мне их собрать давно хотелось.

Да, разумеется, отреагировали прежде всего журналы, куда я прозу свою носил и где изредка печатали мои статьи.

Владимир Кантор

ДВА ДОМА

Повести

Рисунки М. Кантора М., «Советский писатель», 1985. 200 с.

После многочисленных деревенских мемуаров – вот городская «субъективная эпопея». Мера лирической исповедальности не оговорена, однако ж присутствие личного опыта автора очевидно. Рассказчик вглядывается в свои черты, заново узнает себя – юного Борю Кузьмина, московского мальчика. А узнав, вписывает в бытовой уклад 50-х годов, в их неповторимую социально-психологическую атмосферу, тщательно восстанавливает тогдашний образ жизни.

События прошлого становятся предметом упорного осмысления, анализа. Повествование предельно насыщено обобщающей мыслью автора. Рассказчик словно говорит: так я жил, думал, радовался и страдал, но сверх той непосредственности были еще какие-то закономерности духовного движения, не вполне осознаваемые мною тогда, но понятые теперь. И эти размышления для писателя не менее важны, чем те прямые зарисовки жизни, которые есть в книге. Хотя и события лишь с первого взгляда кажутся выхваченными наугад. «Повесть о том, как был разбит эмалевый фотопортрет бабушки Лиды» или «Повесть о том, как Боря пригласил на школьный вечер не ту девушку, какую хотел» рассказывают не только о непосредственно случившемся, не только о перипетиях «этого дня» и «этого вечера», но обо всем строе жизни в семье, о человеческих взаимоотношениях, которые опосредованы наследственностью, духовной преемственностью, всем неощутимым, но могуче лепящим характеры, дыханием эпохи.

«Два дома» – повесть о Семье, о Роде. Точнее, о двух родах, встреча которых анализируется рассказчиком как предпосылка своего духовного оформления. Встреча открыто конфликтна. Чаще писатель, обращающийся к своему детству, воспевает его первозданную цельность, которая не в последнюю очередь обусловлена духовным единством «предков». Не то у В. Кантора. Его герой становится свидетелем состязания двух правд, двух жизненных логик. Наиболее цельно представляют эти культурно-идеологические миры две бабушки героя: простодушная, ласковая бабушка Настя и «строгая, прямоспинная» бабушка Лида. Бабушки рознятся не просто характерами, не мелкими привычками – самой сутью, всем духовным складом. Вот со слов отца Бори характеристика бабушки Лиды: она «живет запросами духовными, важнее идей, концепций, проблем для нее ничего нет. Она всю свою жизнь жила книгами, газетами, постановлениями, то есть подчиняя свою жизнь чему-то нематериальному, духу, иными словами». Мир вокруг нее просторен и холоден: «Наша квартира создавала у меня всегда ощущение открытого пространства, даже какой-то не горной, а горней разреженности, метафизичности и неуютности». Совсем иная атмосфера у другой бабушки. Здесь все обжито, уютно и тесно, «здесь так все просто, простые люди, хорошо и спокойно. Безо всяких там ихних проблем». «Телесный» мир, практичный и сердечный, «дух уюта, спокойствия и хлебосольства». Здесь – узел проблем. И узел этот пришелся как раз на Борю. Это его душа завязана всеми конфликтами. Стык этих миров кровоточит, герой разрывается между ними. Они оба необходимы и оба неизбежны. Он старается их любить, по крайности обойтись по справедливости. Любовь сцепляет мать и отца Бори и разрывает его сердце. Устами отца рассказчик снова исчерпывающе констатирует: «Выносить такое раздвоение никому не бывает легко. В душе образуется своего рода двумирье, а это тяжело. Но скажу тебе и другое. Стоять на рубеже двух стихий, понимая и неся в себе правду их обеих, понимая эту правду не умом только, а чем-то высшим, всем своим существом…»

Боря встречается с двумя упорядоченностями, с двумя своеобычными гармониями – и уже не может одну оставить, а другую отбросить. В обеих есть своя правда и своя нетерпимость к чужому, и каждая в отдельности узка для него. Для Бори нет чужого, все – родное. Он нигде до конца не свой, но все понимает и допускает (хотя непосредственные чувства порой и мешают всепониманию). Вот его специфическая и характерная для героя нашего времени трудность: нужен синтез, новая гармония. И взять ее негде, кроме как своим трудом, рукотворным созиданием новой цельной и деятельной человеческой личности.

<…>