Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 65

Азеф вздохнул и потащился на улицу Философов, где жил увечный Михаил Гоц, которого сподвижники пошло называли «огнем и совестью партии».

Гоц жил на полном пансионе в уютном домике на берегу Женевского озера. Сын богатых родителей, когда-то изучал медицину, недолго был студентом юридического факультета Московского университета, однако больше наук его привлекало другое: он влез в революцию ради любопытства и по причине беспокойного нрава. К своим тридцати пяти годам он успел перевидать многое: организовывал студенческие выступления, этапом был сослан в иркутскую глухомань, здесь умудрился вызвать вооруженные беспорядки, был тяжело ранен и приговорен к бессрочной каторге. Однако сумел перебраться в живописные женевские места, где стал одним из лидеров эсеров и членом редакций «Вестника русской революции» и «Революционной России».

Сейчас Гоц медленно угасал, сидя в медицинской коляске.

Азеф был поражен болезненной худобой вождя, большими, полными вековой печали глазами. На яйцевидной голове шапкой курчавились темные, но уже подернутые седыми прядями волосы. На желтом, мертвенном лице неожиданно ярко блестели жизнерадостные глаза.

Коляску с Гоцем, словно с младенцем, тихонько катала вперед-назад седая старуха с одутловатым лицом, на котором прозрачно светились глаза. На старухе был грязный халат, какие-то каторжные бахилы, а в углу сморщенного куриной гузкой рта дымилась папироса.

Навстречу Азефу вышла Маня Селюк: у нее были красные, заплаканные глаза. На правах своего человека она обратилась к Азефу:

— Чай выпьете? — Получив отрицательный ответ, сказала: — Тогда ждите обеда, из соседней траттории приносят. — Она ушла в угол, опустилась в кресло и достала из сумочки папиросы.

Азеф огляделся.

В гостиной была обстановка богатого, но запущенного дома: в золотых рамах картины и старинные гравюры, изящная мебель, фарфоровые вазы и бронзовые фигуры, пианино под чехлом в углу, замусоленные козетки и кресла, обитые шелком, пыльные портьеры на окнах.

* * *

Гоц поднялся с кресла. Покачнувшись, шагнул плечом вперед, не спуская любопытного взгляда с гостя. Гоц оказался человечком низенького роста. Протянул Азефу иссохшую руку, по которой можно было изучать кости, суставы и сухожилия. Неожиданно бодрым голоском програссировал:

— Рад, рад видеть вас, посланец Северного союза. Примите мои соболезнования, аресты в вашем союзе — очень всем горько. И томские события — это гром среди ясного неба. Но не надо впадать в уныние. Революцию без потерь не сделать. Трудности закаляют бойцов. — Почесал курчавую бороду. — Как там Первопрестольная?

— Михаил Рафаилович, в Москве тишина, как сто лет назад, — проговорил Азеф. — Конечно, арест в Москве пятнадцати человек — это тяжело, но вы правы — разгром томской типографии очень серьезный удар. А я предупреждал Аргунова, ибо после разговоров с Вербицкой увидал, что дело там квелое.

Селюк из своего угла подала голос:

— Аргунов никого не желал слушать! Мы с Иваном Николаевичем ему уши прожужжали: дескать, надо, пока не поздно, бежать из России!

Гоц печально вздохнул:

— Жаль, что он не послушался трезвого голоса.

Азеф сострил:

— К сожалению, люди охотней отзываются на призыв к выпивке, чем к трезвому голосу.

Гоц вдруг хохотнул и снова шальным взглядом уперся в Азефа:

— Скажите, Иван Николаевич, как народные массы? Они заражаются революционными идеями?

Азеф голосом трагического актера произнес:

— Народ в своей массе погряз в мещанской сытости и не только не жаждет перемен, но и люто ненавидит передовую часть общества — революционеров. Более того, кое-где на местах убивают агитаторов.

— Антисемитизм расцветает?

Азеф с тем же накалом продолжал:

— Расцветает махровым цветом! По приказу царя под знаменами патриотизма создаются антисемитские союзы, которые призваны устраивать еврейские погромы. Это уже было в ряде губерний. Более того, известны случаи, когда эти самые «патриоты» убивают агитаторов.

Глаза Гоца вспыхнули гневом.

— Ни суда, ни следствия, конечно, не бывает? Виновников погромов не находят?

— Довольно редко. Почти нет. Так, иногда для отвода глаз привлекут к суду наиболее озверевших, а серьезной борьбы не ведется. Культивирование ненависти к евреям стало государственной задачей. И эта ненависть возрастает пропорционально с расширением революционного движения.

Гоц почесал кончик носа и сквозь редко стоящие зубы выдавил:

— Русское быдло за все ответит, а первым ответит царь! Вспомните меня! — Тяжело задышал, прикрыл веки. — Я не доживу до этих светлых дней, я уже почти мертвец, зато прозреваю десятилетия вперед… Революция скоро будет — страшная, кровавая, беспощадная. Такая и нужна, чтобы кровью реки переполнились, чтобы Иван Грозный и Петр Великий с их дыбами и «кошками» показались ангелочками. — И протянул: — Россия о-очень любит ужасы. — Замолк, надолго задумался. Страшным шепотом, как сокровенное, произнес, словно черту подвел под своими размышлениями: — Чем больше революция прольет крови, тем больше укрепит свою власть, тем лучше примет ее пролетарий.

— А что интеллигенция? — вдруг подала голос Селюк. — Интеллигенция, на ваш взгляд, революцию примет?

— Российская интеллигенция напоминает мне старую деву, которая тяготится своей невинностью и в то же время ненавидит всех мужчин на свете. Она сама не знает, чего хочет, брюзжит и всем недовольна. Революцию ей на голову надо, чтобы очухалась.

— Да уж, революция нам позарез нужна! — с серьезной миной мотнула седой головой старуха. — Для того мы и страдаем! Все всколыхнуть надо… — Она стала с каким-то неуместным ожесточением вдавливать окурок в пепельницу. — Всколыхнуть землю, чтобы все закачалось, завертелось, разрушилось. Пыль столбом, дым коромыслом — не то от таски, не то от пляски. — Она весело рассмеялась, обнажив щербатый рот.

Азеф только теперь сообразил: «Ба, да это сама бабушка русской революции Брешко-Брешковская!»

Старуха, уловив к своей персоне интерес, в свою очередь впиявилась выцветшими глазками в лицо Азефа, не к месту весело затрещала:

— Ехал было мимо, да завернул по дыму. Ну, видишь нашу берлогу, милый человек? Вот мы так и живем, у нас кучно, зато не скучно: ссоримся, спорим порой, тут чуть до мордобоя не дошло — Борька с Витюшкой с кулаками друг на дружку полезли, — умора! Это называется: дебаты по теоретическим вопросам грядущей революции. — Рассыпалась жидким смешком. — А что будет, когда до практики дойдут? Друг другу обязательно зенки выцарапают. Да ну их к лешему! Тут как ни мозгуй, жизнь все равно сделает по-своему. Ты лучше скажи: что молодежь, идет ли в революцию?