Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 67

Селюк благодарно улыбнулась, и ее невзрачное, скуластое лицо сразу похорошело.

В это время с улицы вошел юноша. Он был словно с конфетной обертки: большеглазый, улыбающийся, с курчавящейся шевелюрой льняных волос, падающих на плечи. Единственно, что портило эту ангельскую красоту, — экзема, обильно выступившая на лбу.

Брешковская, обращаясь к Азефу, ласково ворковала:

— Лешенька Покотилов, красавчик наш! Дворянин! Учился в Киевском университете на химика. Надо сказать, учился недолго, устал грызть гранит науки и обратился вспять. — Рассмеялась жидким смешком. — Выставили нашего Лешеньку из альма-матер и хотели в крепость упечь. Как и дружка его, Степу Балмашова, тот тоже пригожий, словно принц из сказки. Леш, ты куда своего дружка дел? Уходили из дома вместе, а вернулся ты один.

— Степан отправился к большому фонтану, там хорошо поют бродячие итальянцы. Мой дружок большой любитель бельканто.

Брешковская продолжала нарочито ворчливым голосом:

— Леша, признайся: беспорядки в Киеве ты организовал?

Покотилов надул губы:

— Ну зачем, Катерина Константиновна, вы так выражаетесь — «беспорядки»! Решение о демонстрации принял студенческий комитет, а меня избрали его председателем. Мы в феврале девяносто девятого года поддержали петербургских студентов, они вышли на улицы и демонстрировали…

Брешковская саркастически усмехнулась, но взирала на юношу с материнской нежностью:

— Любопытно знать, по какому такому поводу «демонстрировали»?

Покотилов вздохнул:

— Так об этом все газеты писали!

— А я газет не читала, расскажи, коли бабушка тебя просит! — настаивала Брешковская.

Покотилов смиренно отвечал:

— Ректор Петербургского университета Сергеевич на страницах «Нового времени» приказал своим студентам в день акта восьмого февраля вести себя сдержанно, не выкрикивать из зала лозунгов против правительства, не материться и не курить. Ну, студенты, понимаете, возмутились, дескать, по какой такой причине ущемляют? Ну, начали бузить, а тут полиция с нагайками…

Брешковская не унималась:

— Он ведь не приказал вам, сняв портки, с голой задницей бегать! Сергеевич дело требовал! Студенты — народ известный, беспокойный. Кто в молодости не безобразничал? А вы, киевляне, тут при чем?

— Солидарности ради. У нас была демонстрация, мы хором кричали «Долой самодержавие»…

— Кричали — это так, хоть сама и не слыхала, а что уличные фонари и стекла в обывательских домах били — это плохо, это на студентов тень бросает, народ настраивает… Эх, чего с вас возьмешь — студенты, в голове один ветер. Ну, знакомьтесь…

Покотилов протянул Азефу руку. Тот пожал ее, уточнил:

— Простите, сударь, Алексей?..

— Дмитриевич, — смущенно улыбнулся Покотилов.

Азеф сказал:

— Я, признаюсь, с любопытством слушал ваш разговор с Катериной Константиновной. Кстати, Сергеевич — выдающийся историк, я изучал его труд по русскому праву — «Русские юридические древности». А вот что киевские студенты поддержали петербургские волнения — одобряю, молодцы. Россию надо расшатывать, и для этого нельзя упускать ни единого случая. Даже Лев Толстой осудил правительство за жестокость к студентам.

Покотилов заметил:

— Как же, его помощник Чертков напечатал в Англии сборник «Студенческое движение 1899 года», а Толстой написал предисловие. У Балмашова есть экземпляр этого сборника. Лев Толстой называет число студентов, участвовавших в демонстрациях, — более тридцати тысяч.

Азеф поинтересовался:

— А вы, Алексей Дмитриевич, значит, в террор решили идти?

— Я хотел совершить акт против министра просвещения Боголепова, прилетел с этой целью в Петербург. Обратился за помощью в комитет социалистов «Рабочее знамя». Там заправлял делами Борис Викторович Савинков. Слыхали о таком? Честно сказал ему о своих намерениях. Так эти социалисты и сам Савинков меня на смех подняли, говорят: «Боголепов никому не мешает, мы помогать вам в этой глупой затее не намерены». Нет, думаю, от своего я не отступлю. Купил за пятнадцать рублей револьвер, стал думать, где отыскать министра. А тут другой студент, Карпович, меня опередил. Обидно было до слез.

— И начал пить до чертиков! — ехидно вставила Брешковская.

— Это я с горя. И тогда же твердо решил стать террористом…

Азеф иронически усмехнулся:

— Жажда смерти на эшафоте?

— Да, я мечтаю умереть на эшафоте. — Покотилов сказал это так легко, будто речь шла о том, что он хочет выпить бокал оршада. — Это не то чтобы было жаждой мученичества ради позы, ради славы мирской… — Он почесал воспаленный лоб. — Скорее это желание пожертвовать собой ради блага угнетенных, тех, кто беден, кого эксплуатируют. Я не один такой. Кстати, мой друг Степа Балмашов, которого я привлек к нашей партии, тоже мечтает совершить акт и погибнуть на эшафоте. Теперь рвусь в Россию для жарких дел, а старшие товарищи пока не позволяют.

— Нечего, — сказала Брешковская. — Тебя, Лешка, охранка ищет-рыщет. На границе сцапают, отправят в Сибирь, что толку? Пока выждать надо, не суйся середа наперед четверга. — Прижала юношу к груди. — Мне, Лешка, тебя жалко. Чует мое сердце, погибнешь не за фунт изюму. Ты, Лешка, честен, да глуп. Что тебя в террор потянуло? — Объяснила Азефу: — Ведь Лешин отец — генерал-майор, а сестренка Саша — жена товарища министра финансов Романова.

— Вот как? — удивился Азеф.

Селюк снова подала голос:

— Как же, дорогую живопись старинную собирает и церкви обирает — древние иконы и рукописи в свои дома стаскивает! Во всех журналах репродукции и подпись: «Из собрания П. Романова». Небось видали? Буржуазия, как спрут, щупальца раскинула, все себе подгребает.

Покотилов ничего не возразил, он присел на краешек дивана за спиной молча улыбавшегося Гоца, полный жажды движения, готовый в любое мгновение сорваться, побежать, полететь. Столько в нем было детского, наивного!

В это время зазвенел дверной звонок. Селюк открыла дверь, и в гостиную вошли двое. Первого — человека невысокого роста, с пучками волос на висках, с проплешиной, с искрящимися лукавыми глазами — Азеф узнал сразу: Ратаев показывал его полицейские фото — анфас и в профиль.

Брешковская обрадовалась:

— Замечательная встреча! Григорий Андреевич, догадайся, кто к нам из России прибыл? Это гость дорогой, которого мы поджидали с нетерпением, — Иван Николаевич Виноградов.

Гершуни испустил какой-то горловой радостный звук, бросился к Азефу и прижался к его животу, заурчал, стал тискать, словно встретил горячо любимого брата: