Орден Казановы - читать онлайн книгу. Автор: Олег Суворов cтр.№ 70

— Как ты можешь сомневаться? Что ты...

— Ну, тогда давай слушать музыку! — обрадованно вздохнула она, заметно порозовев и пряча глаза за длинными изогнутыми вверх ресницами.

Этот разговор не прошёл бесследно, и весь третий акт Денис Васильевич провёл в глубоких раздумьях, тем более что «Жизнь за царя» ему совсем не нравилась. Слишком мало в ней было той чудной энергетики и пленительной мелодичности, которые прельщают ценителя в лучших итальянских операх.

Однако в какой же неприятной для любого порядочного человека ситуации он вдруг оказался! Вот только кого за это винить — юную фрейлину с её странной манерой пылко целовать незнакомых мужчин в полутёмных дворцовых залах, или Макара Александровича Гурского, который уступил ему свой билет на бал...

Чувство неловкости и вины перед женой настолько не давало ему покоя, что по возвращении из театра Денис Васильевич, смущённо пряча глаза, поцеловал ей руку и извиняющимся тоном пробормотал:

Ступай спать, любовь моя, а я немного посижу в кабинете. Мне ещё надо подготовиться к завтрашней лекции.

— Неужели ты не устал? — просто спросила Елена, без каких-либо признаков удивления или укоризны.

— Устал, конечно, но ничего не поделаешь. Иди же и постарайся не забивать свою чудесную головку всякими глупостями.

— Хорошо, не буду, — послушно улыбнулась она, направляясь в спальню.

Оставшись один, Денис Васильевич выкурил сигару, задумчиво прошёлся по кабинету и наконец несколько раз подряд раздосадованно щёлкнул пальцами. Его продолжало угнетать какое-то неприятное, скользкое, холодящее чувство вины, похожее на лягушку за пазухой. Как профессиональный психиатр, он привык досконально анализировать собственные чувства, однако в данном случае этого и не требовалось. Столь раздражающее чувство вины было вызвано неотвязными воспоминаниями о сладком вкусе губ, незнакомом аромате волос, изящной ножке, выглядывающей из-под длинного подола, волнующей интонации голоса, загадочном блеске зеленовато-карих глаз мадемуазель Васильчиковой.

А ведь он искренне любил свою милую жену и, даже любуясь лукавыми курсистками, никогда не помышлял об измене! Что же случилось именно теперь и почему он сделался так неспокоен и раздражителен?

Когда его размышления внезапно прервал телефонный звонок, это самое раздражение столь явно просквозило в тоне его «Алло», что неведомый абонент не сразу заговорил и ему пришлось повторить:

— Алло, я вас слушаю!

— Здравствуйте, Денис Васильевич, произнёс тот самый голос, от которого он мгновенно вспыхнул и смешался. — Простите, если я не вовремя...

— Нет-нет, Елизавета Николаевна, я очень рад вас слышать, — заторопился Винокуров, произнеся это излишне громко, даже как-то официально и лишь затем сбавив тон. — Но, к сожалению, у меня для вас не самые приятные известия.

— Вы разговаривали с господином Гурским?

— Более того, он уже передал вашу просьбу великому князю и получил категорический отказ.

— Простите, но вы не могли бы повторить?

— По словам Гурского, великий князь категорически отказался хлопотать за вашу тётушку, поскольку слишком хорошо знает её историю.

— Вот как...

В разговоре наступила долгая пауза, во время которой Денис Васильевич взволнованно переложил трубку из одной руки в другую и машинально вытер вспотевшую ладонь о жилет.

— Ну что же, — наконец произнёс опечаленный женский голос, — благодарю вас за ваши хлопоты и прощайте.

— Постойте, постойте, — заторопился он, — только одну минуту, прошу вас!

— Да, я вас слушаю, — спокойно и даже как-то отрешённо произнесла мадемуазель Васильчикова.

— Я... Мне очень жаль, что я не смог вам помочь, но, может быть, мы могли бы встретиться и тогда... Прошу вас!

— Вы хотите со мной встретиться?

— О да, очень!

И вновь сводящая с ума пауза, после которой долгожданная и — о, боже! — такая желанная фраза:

— Ну, хорошо, если вы настаиваете. Послезавтра в полдень у Казанского собора.

— Благодарю вас, очень рад. До встречи, Елизавета Николаевна.

— До свидания, Денис Васильевич.

Винокуров повесил трубку, лишь с третьего раза попав на рычаг, после чего глубоко и радостно вздохнул. От пережитого волнения у него зазвенело в ушах. Вероятно, поэтому он и не услышал, как стоявшая под дверью его кабинета Елена, тихо прошуршав платьем, удалилась.

— ...А поскольку марки с изображением царей подлежали погашению наравне со всеми другими, самые набожные сторонники монархии посчитали это осквернением священного облика самодержца. Более того — в официальном органе Святейшего синода епископ Никон порицал печатание на таких марках номинальной стоимости, поскольку это якобы унижает достоинство изображённых на них царственных особ. Он даже заявил, что «сии Царские портреты пачкаются почтовым штемпелем, как будто ради вящего над нами поругания» и задался вопросом: в России ли он ещё живёт «или же пришёл жид и покорил наше царство?». Короче говоря, все эти квасные патриоты подняли такую свистопляску, что многие почтмейстеры отказывались осквернять лицо государя почтовыми знаками и оставляли марки непогашенными. В самом начале юбилейных торжеств правительство даже приостановило выпуск этой серии, однако к концу года её всё-таки возобновили. Ну а уж про разрешение цензуры выпускать платки с изображением царей, но обязательно таких размеров, чтобы их нельзя было считать носовыми, ты уже знаешь. Итак, моя благочестивая и прекрасная Ольга Семёновна, за что бы нам выпить: за процветание ныне царствующего дома или за ту презабавную державу, в которой нас угораздило родиться? — И Кутайсов поднял бокал, с улыбкой глядя на красивое лицо Ольги.

Она безразлично пожала плечами, однако чокнулась с ним и сделала маленький глоток. Потом небрежно поставила бокал на стол и со скучающим видом оглядела гостиную журналиста, в которой они сейчас находились. Мебель была самой заурядной и далеко не новой, поскольку беспокойный хозяин, которому никогда долго не сиделось на одном месте, не придавал особого значения интерьеру. Зато все технические устройства были новейших зарубежных моделей — телефон, патефон, пишущая машинка и даже фонограф.

На последний Ольга обратила особое внимание, поскольку Кутайсов неоднократно пытался уговорить её записать для него «что-нибудь ласковое», якобы для того, чтобы он мог слушать со голос всякий раз, когда у него будет плохое настроение. Сегодня она отговорилась тем, что «Самое ласковое обращение, которое у меня для тебя имеется, это: "Какой же ты шаловливый и беспутный прохвост, Серж!"»

— Не могу видеть тебя в подобном состоянии, — тем временем проговорил журналист, быстро пересев из кресла к ней на диван и попытавшись обнять за плечи. — Ну же, моя красавица, улыбнись и перестань хмуриться! Что за чёрные мысли гнетут твой ясный и язвительный ум?