— Зря насмехаешься, Макар, — возразил Савелий. Он отломил кусок лепёшки, сочно поблескивающей свиным жиром, и, растирая жир пальцами, указал другу: — Видал, как жир горит, когда попадёт на солому? А как смола пучится и кипит в огне? Есть у греков зелье, что в воде не гаснет, есть.
— Вот я и говорю, вышли дружиной со степи, да на парусах, каждая лодья как повозка-мажара, на колёсах! Так было! Но не то главное, братья. Как Олег дань брал, все знают, славное время, и дружина отважная. А вот скажите мне, кто помогал князю Олегу лодьи посуху двигать? А? Или скажете, сами катились?
Трапезники задумались, Макар покосился на Владимира, возмущаясь его молчанием, здесь плетут побасёнки завиральные, а головной и ухом не ведёт. Может, так оно и нужно, чем бы дети ни тешились, абы не плакали? Крутко заботится, чтоб забыли о западне, в которой они вертятся столько времени, вот и болтает глупости.
— Ну и кто же помогал? — спросил Владимир. Он, как и другие, не мог понять, к чему всё сказанное, как оно относится к ним, беспутным?
— Хотите верьте, хотите нет, а помогал бог! Только не Даждьбог, не Хорст, не Перун с молниями. Нет... был у Олега свой бог... вроде друга близкого! Он мог лодьи поднять, чтоб колёса поставить! Мог ветер нагнать в паруса и двигать всё войско к городу! Мог много чудесного свершить, так-то!
— Да? И где же он ныне? — усмехается Макар. — Нам тоже не помешает, особо сейчас, лодью на колёсах да ветер в паруса. Чтоб подкатить к Киеву, как норманны, да не Днепром, а сушей! Хотел бы я на то поглядеть...
— Да, — кивнул Крутко, — мало богам молиться, петухов резать, костры жечь, жертвы приносить. Всё это не шибко помогает. Однако ж случается дивное, ведовство али ещё что, а случается. Есть волхвы или богом отмеченные ведуны, такое творят, что и сказывать страшно. Вы как хотите, а я деду верю!
Посидели молча, слушая лишь степь, спокойную и живую, в обычный летний день. Казалось, нет силы, что сдвинет их с места, настолько усталость велика. Но Владимир всё ж поднялся и пошёл к высокой ели. Сам решил взобраться наверх, поглядеть, что и где. Приладился, перебираясь с ветки на ветку, благо их хватает, поднялся к верхушке. Присмотрелся к обломкам, чтоб не рисковать понапрасну, опираясь на те ветви, что Макара выдержали, прижался к стволу, чувствуя, как липнут ладони к смолистому дереву, огляделся. Теперь и он мог видеть дальние горизонты, петляющую реку, степь, темнеющие перелески. И обоз. Да, да, тот самый обоз, который они лишили десятка знатных лошадей. Купцы уже прошли мимо, сместились на юг, приближаясь к реке, знать, скоро погрузятся на лодки. Им ведь только за пороги пройти, а дальше Днепр понесёт. И товары погрузят, и стража, упустившая ночных воров, с караваном отправится. Значит, вправду не хотел худого леший, водил по кругу, да не зря. Теперь дорога на Киев свободна, купцы уже далече, и верные охоронцы с ними. Вздохнул, ещё раз пригляделся к приметам, прикидывая, куда двигаться отряду, и медленно, выбирая надёжные сучья, стал спускаться.
— Ну, что видать? Где петля? А? — кричит Макар, не дождавшись, пока головной спустится вниз. Верные друзья с надеждой глядят на молодого атамана, будущего князя и повелителя.
— Видать добре! Петля там! — кратко пояснил Владимир и указал нужные стороны. — А обоз уже прошёл, сам видел, так что дорога открыта!
— Погоди, погоди, как это? — не верит Макар. Ведь он, вернувшись, указал совсем иное направление. — Ты не путаешь?
— Хватит, Макар! — уже серьёзно сердится Владимир. — Пора ехать.
Но как может успокоиться самый настырный из друзей? Если его выставляют глупым обманщиком? Нет, полез на дерево, сперва сам Макар, после и Тимка. Чтоб рассудить, нужен третий, верно?
— Да никто его не винит, — поясняет князь Крутку. — Как сложилось, так сложилось. Ушёл обоз, и славно! Самое время возвращаться!
Вскоре спустились верхолазы, притихший Макар долго бормотал проклятья и старался ехать позади. Видно, не мог понять, как его угораздило спутать стороны. И уже в Киеве, вечером, приближаясь к крепостной стене, догнал Владимира и признался:
— Клянусь, Володко, чем хочешь поклянусь, не там была река, не там! И всё иначе виделось! Хоть сейчас какая разница, да?
Владимир промолчал, утешения не помогут, и подумал, что миновавшая ночь многого стоит. Он и у ворот городских не верит, что всё завершилось. Кажется, метнёт ветер растёртую пыль в глаза, мигнёшь невольно и, открыв очи, снова увидишь бездорожье, вольную равнину у проклятого холма с высокой елью. Случись такое, он бы не удивился. Подумал так и сплюнул через левое плечо, ощутив холодок мурашек, проскользнувших по спине. Надо же, вот потешился леший от души, до сих пор страх холодит, пробирает до нутра, аж космы на голове шевелиться начинают. «Сгинь, нечистая! Дай покой!»
Глава вторая ПЕЧЕНЕГИ
Тимофею казалось, что князь недобр к Владимиру. Со стороны-то неприметно, но, когда он стал вхож в палаты, когда из гридня дорос до воина, подружился с молодым княжичем, уловил излишнюю строгость, проявляемую Святославом к сыну. Скуп князь на похвалы, скуп, а ударить словом иль пятерней приласкать — эт запросто. Перво Тимка боялся князя: ну как же, все ведают, нрав у князя пылкий, гнев страшный. Но однажды, ещё до Новгородского княжения, Святослав его же упрекнул, остановив в закутке, у лестницы, прихватил плечо и спросил:
— Ты почему своего князя не боронишь? А? Вчера я ему рёбра вправлял, а ты смотрел? Это как? Или забыл, клятва умному страшна, а глупому смешна? Ты Владимиру в верности клялся!
— Так ведь... князь батюшка... — лепетал Тимофей, не решаясь скинуть цепкую руку. — Куда ж против князя?
— Князя? — удивился Святослав. — Тебе сын князь, а не я! Мало ли старому придёт в голову? Будешь стоять тихой тенью? Эдак забьют дитя спьяну, и не стать ему владыкой. Думаешь, тебя опосля пожалеют? Сказано, доброго чти, а злого не жалей!
Стоял Тимофей и не знал, что молвить. В распахнутой рубахе, близко, видел стареющую кожу князя, загорелую клином на груди, собравшуюся в махонькие старческие складочки, примечал редкие седые волосы и даже на серебряной цепочке разглядел тёмный налёт, ибо и цепь с оберегом ветха, и думал, что стар уже владыка, сам не ведает, чего требует. Но с другой стороны, прав он, прав, случись что с Владимиром, всем дружкам головы не сносить.
От набега Владимира отговорить не сумели, да он разве кого послушает, вот и получили, вернувшись, вместо ласки и благодарности выволочку от князя. Грозился отдать тупоголовых в городскую стражу, ворота караулить да коровьи лепёшки сгребать, мол, на большее не способны.
— Вы что, совсем не мыслите?! — кричал князь, затворив крепкие двери в горнице, и зыркал из-под косматых бровей на горе соратников.