Снегири - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Димке cтр.№ 13

– Это не хороший вариант, это единственный вариант, – отрезала бабушка.

На следующий день сразу после школы я пришла в поликлинику, и мы с бабушкой отправились на планерку. На планерке я была представлена всем членам коллектива. Члены коллектива отнеслись к ситуации с пониманием. «Будет приставать с математикой гоните в шею», – завершила процедуру знакомства бабушка.

По статусу бабушке полагалась медсестра. В реальности медсестра присутствовала только тогда, когда бабушка работала гинекологом. Это случалось два раза в неделю. Поэтому обычно я занимала стол медсестры, доставала учебники и делала уроки. Бабушка, сидя за столом напротив, вела прием. К концу месяца я без труда диагностировала чесотку (с ней обычно приходили студенты) и все возможные виды лишая – им почему-то страдали в основном старушки и мужчины средних лет. Кроме того, я знала, как выглядят шанкры на разных частях человеческого тела. Это знание было получено жульническим путем. В таких случаях бабушка обычно отправляла меня за ширму, которая должна была уберечь мою детскую невинность. Но ширма, как и вся обстановка в поликлинике, была очень ветхой.

Когда мне надоедал прием, я отправлялась гулять по поликлинике. Лицо советской медицины было ужасным, однако тылы были вполне ничего. По крайней мере, если вам исполнилось шесть и вы были внучкой одного из врачей.

Свой обход я начинала с регистратуры. В регистратуре всегда было солнечно и пахло клеем. Комнату перегораживали стеллажи, наполненные карточками. Регистраторши Софья Николаевна и Мария Сергеевна в свободное от работы (то есть от хамства стоящим в очереди гражданам) время наклеивали на детские карточки картинки, которые они вырезали из старых открыток. К этому делу они относились трепетно – долго обсуждали, что вырезать и как скомбинировать. Я садилась рядом и помогала им советом. Иногда, когда они не могли решить, как украсить ту или иную карточку, они пролистывали ее. «Нет, – вздыхала Софья Петровна, – у этой до родов был аборт. Не будем наклеивать ей белочку. Пусть будут эти цветочки – поскромнее. А то…». Я интересовалась новыми словами, особенно теми, что объясняли, почему кого-то лишили белочки, сравниться с которой не могли никакие цветочки. И так как регистраторши отказывались давать разъяснения, я отправлялась в подвал.

В подвале было три комнаты – одна интереснее другой. Первая совмещала функции склада и свалки. Она была загромождена самыми разнообразными чудесными вещами. Там были старое гинекологическое кресло, кушетки, учебные пособия, какие-то плакаты, коробки с железными шприцами и банками, ширмы и медицинские халаты. Старые железные шприцы и гинекологическое кресло я использовала для игры в космический корабль, учебные пособия пролистывала, разглядывая картинки и разыскивая определения новых слов, по кушеткам прыгала. Иногда я проводила в этой комнате целый день. Как любой ребенок, я не ощущала течения времени – у меня не было впереди вечности, потому что я уже была в ней.

Если мне надоедало играть одной, я шла в соседнюю комнату. Соседняя комната принадлежала медсестрам. Помимо прочих забот на хрупких плечах медсестер лежала обязанность украшать неказистый быт поликлиники плакатами. Причем плакатами познавательными. Комната представляла собой творческую лабораторию, где медсестры Танечка и Светочка трудились на благо поликлиники и просвещения граждан. Танечка рисовала, Светочка сочиняла подписи. Я благоговела перед их талантами – они могли все: нарисовать курицу, которая моет руки, вредную бациллу, плачущего ребенка и старичка с флюсом, воспаленную руку и легкие, изъеденные чем-то страшным. Иногда у них случался творческий ступор, и тогда надо было сидеть тихо и не мешать. Девушки закуривали и яростно критиковали друг друга или пытались подобрать рифму к какому-нибудь слову.

– Боже, ну что, что рифмуется со «стафилококк»? – вопрошала Светочка.

– Гонококк, – затягиваясь, предлагала Танечка, – лобок, дубок?

В третьей комнате располагалась столовая. То есть никакой столовой, конечно, не было: несколько стульев, стол и чайник. В этом помещении обычно пребывали массажист и эндокринолог. Они были самыми молодыми в коллективе, за обедом выпивали спирт, а после играли в карты. Я пробовала научить их шахматам, но процесс не пошел. Зато они научили меня играть в карты, попутно объяснив принципы сложения и вычитания. Если они работали, я шла поливать цветы в коридорах. Цветы я ненавидела (они были пыльные, уродливые, колючие и огромные, такие же, как в детском саду), но я считала, что тоже должна приносить пользу. Обычно я заканчивала с цветами к шести вечера и возвращалась к бабушке в кабинет. Бабушка заполняла карточки, я относила их в регистратуру, и мы шли домой. Дома дедушка спрашивал меня, что нового произошло за день, и я рассказывала про то, что такое аборт, как лечить чесотку и к каким словам очень сложно подобрать рифму. Дедушка задумчиво слушал меня, вздыхал и говорил: «Ну что ж, давай сыграем в шахматы».

В мире было полно секретов. Секреты были самого разного размера. Об одних мы знали, другие принадлежали нам, а о некоторых мы просто догадывались. Секреты могли быть интересные и не очень. Мы с Мелким знали множество секретов: где взрослые хранят деньги и прячут новогодние подарки, где всегда можно найти пустые бутылки из-под молока и где во дворе можно спрятаться так, что тебя ни за что не найдут.

Помимо секретов, в мире были тайны. Они отличались от секретов: для тайны требовался сообщник. Тайна связывала вас навсегда.

У нас с Мелким была тайна. Она появилась случайно, но, безусловно, была настоящей. Мы поняли, что у нас есть тайна, зимой, на даче, когда вдвоем сидели у печки, а за окном сгущались сумерки. Вообще-то мы нечасто бывали на даче зимой. Зимой дедушка ездил на дачу один. Бабушка боялась, что, пока дедушка будет протапливать дом, мы простынем, и не отпускала нас.

Но однажды мы все-таки убедили ее. Мы приехали на дачу вчетвером: мы с Мелким, дедушка и Найда. Вокруг совсем никого не было, все было занесено снегом, и мы довольно долго пробирались к дому. Дома было очень холодно, и, видимо, от этого все звуки – скрип дверей и полов, наши голоса и шуршание мышей – казались звонкими и какими-то металлическими.

Мы с Мелким, полностью одетые и закутанные в одеяла, сидели у печки и следили за огнем, пока дедушка рубил дрова, а Найда изучала снежные завалы. Было очень тихо, окна постепенно покрывались узорами. Я открыла дверцу, а Мелкий положил туда еще два полена. А потом задумчиво сказал:

– Я знаю, откуда берутся узоры на стеклах.

– И откуда? – спросила я.

– Это души тех, кто умер.

Я опешила.

– Смотри, – продолжил Мелкий, – полено – это же дерево, только мертвое. Когда оно сгорает, на стеклах появляется узор, это его душа. Я думаю, что все узоры на стеклах – это чьи-то души, и когда мы умрем, мы тоже там появимся. Только я не знаю, как мы будем выглядеть.

То, что он сказал, потрясло меня. Это звучало так логично, что не могло не быть правдой.

– Откуда ты это узнал? – ошеломленно спросила я.