Поощряя нашу страсть к рисованию, дедушка покупал нам раскраски. Раскраски мы очень любили, потому что это была такая специальная книжка, где можно было рисовать поверх изображения. С другими книжками такого делать было нельзя, это мы поняли еще в глубоком детстве, а вот в раскрасках – сколько угодно. Я могла совершенно спокойно пририсовать сказочному принцу шесть зрачков: в тот момент дедушка читал нам ирландские саги, и описание внешности Кухулина меня совершенно заворожило, а так как я не смогла найти ни одной картинки, где у героя было бы по шесть зрачков в каждом глазу, мне пришлось нарисовать ее самой. Дедушке нравилось, что мы дорисовываем раскраски, и он время от времени специально просил дорисовать то или иное изображение.
В тот день, когда я задумалась, что же я буду дарить дедушке на день рождения и Новый год (дедушку угораздило родиться тридцать первого декабря), у меня случилось озарение. Три вещи создали в моей голове законченную композицию: новый набор фломастеров, новый набор карандашей и дедушкин альбом гравюр Дюрера. Я поняла, что подарю дедушке подарок, который наверняка его обрадует, – я решила раскрасить для него Дюрера. Работы предстояло довольно много: альбом был толстым, а картинки для раскрашивания очень мелкими, – но для дедушки я была на это готова. К тому же впереди у меня был целый месяц. «В крайнем случае, – подумала я, – можно привлечь Мелкого».
Мелкого я привлекла уже через неделю, когда поняла, что катастрофически не успеваю. Я могла заниматься подарком только тогда, когда бабушки и дедушки не было в непосредственной близости. К тому же Дюрера еще надо было достать с верхней полки, а потом вернуть на место. Это было непросто. Сначала нужно было подвинуть стол, потом поставить на него стул, потом на эту конструкцию влезть… Но понемногу работа продвигалась.
В тот день, когда я вернулась из школы, дверь мне открыл Мелкий. Лицо у Мелкого было очень расстроенным, на кухне о чем-то разговаривали бабушка с дедушкой.
– Мы забыли убрать его на место, его дедушка нашел, теперь никакого сюрприза не получится, – выпалил Мелкий.
Я даже не успела расстроиться, как в коридоре появилась бабушка и попросила нас подождать ужина в своей комнате.
– Но… – начала я.
– Дети, только на несколько минут, – прервала меня бабушка.
Мы с неохотой отправились к себе.
Детская была рядом с кухней, а бабушка и дедушка разговаривали достаточно громко для того, чтобы до нас доносились обрывки разговора.
– Теперь у меня нет Дюрера, – печально констатировал дедушка.
– Зато теперь у тебя есть внуки, – решительно прервала его бабушка, – так что сейчас ты должен пойти к ним и объяснить разницу между гравюрой и раскраской. И не забудь, что они делали тебе подарок.
Дедушка вздохнул и пошел к нам. Он зашел в нашу комнату с Дюрером в руке, положил его на стол и сказал:
– Ну, дети, в целом мне понравилось…
Поликлиника
Большую часть детства я провела в районной поликлинике. Это было результатом длинной цепи причин и следствий, распутать которую я не способна. Возможно, все началось с того, что дедушке не с кем было играть в шахматы и он решил воспитать партнера из имеющегося под рукой материала, то есть меня. Или бабушке казалось, что я слишком мало общаюсь со сверстниками и медленно, но верно превращаюсь в маленького, но довольно злобного социопата. Этих «возможно» слишком много, поэтому я начну с конца, с событий, имевших самое прямое отношение к тому, что я стала неотъемлемой частью поликлиники – такой же, как пыльные цветы в коридорах, самодельные плакаты на стенах, тоскливые очереди и обшарпанные деревянные скамейки.
Когда мне исполнилось шесть лет, я поставила родственников в известность, что в детский сад больше не пойду. Для того чтобы родственники поняли всю серьезность этого заявления, мне пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я подкрепила заявление первой и последней в своей жизни истерикой. После этого был собран семейный совет. Семейный совет включал нас всех: меня, Мелкого, бабушку и дедушку. Возглавляла совет бабушка. Это было заслуженное право, поскольку только она обладала стратегическим мышлением в полной мере. Стратегическое мышление дедушки ограничивалось работой, стратегическое мышление Мелкого – ближайшими часами досуга, у меня стратегическое мышление отсутствовало.
– Почему, – открыла заседание бабушка, – ты не хочешь ходить в детский сад?
К этому вопросу я была готова, более того, у меня было два варианта ответа: один для бабушки, второй для дедушки. Мелкий в ответах не нуждался, в ту пору я обладала для него безусловным и непоколебимым авторитетом.
– Я не могу вырезать из бумаги, лепить из пластилина и рисовать тонкой кисточкой. А в детском саду заставляют заниматься именно этим, – сказала я бабушке.
Довод был убийственный. У меня были большие проблемы с мелкой моторикой, которые состояли в том, что я и моя мелкая моторика существовали отдельно друг от друга. Я ее не контролировала, я за ней наблюдала. Со смесью ужаса и любопытства. Однако даже моя бабушка не могла донести эту информацию до воспитательниц.
– Мне не с кем играть в шахматы, – обратилась я к дедушке, – и нас заставляют спать днем.
– Аргумент, – согласился дедушка. Идея того, что кто-то спит днем, была глубоко чужда его протестантскому сознанию, а всю горечь отсутствия шахматного партнера он испытал на себе.
– Хорошо, – сказала бабушка, – что ты предлагаешь?
– Отдайте меня в школу! – выпалила я.
– Однако должен заметить, что в школе игра в шахматы тоже не является основным занятием, – вмешался дедушка, – хотя спать днем тебя заставлять не будут.
– Кроме того, ты должна учесть, что там будут уроки труда, – добавила бабушка, – хотя, наверное, не чаще раза в неделю.
– Все равно это гораздо лучше.
– Ладно, – резюмировала бабушка, – но потом не жалуйся.
Скоро мы столкнулись с новой проблемой. Вернее, со многими новыми проблемами. Однако только одна из них волновала мою бабушку. Опытным путем выяснилось, что я постоянно теряю ключи. Не помогало ничего: ключ пропадал с веревочки, которую я носила на шее, из портфеля и кармана. В среднем я теряла по ключу в неделю. Но это было полбеды.
Даже если мне каким-то образом удавалось сохранить ключ, открыть дверь я все равно не могла. Не чаще двух раз в неделю я оказывалась дома вовремя.
– С этим надо что-то делать, – сказала бабушка.
– Но что? – спросил дедушка. – Менять замок? Вживлять в нее ключ?
И тут бабушку осенило:
– Пусть она сразу после школы приходит ко мне на работу. Обедает, делает уроки, читает. Возвращаться домой будем вместе.
– Ты уверена, что это хороший вариант? – усомнился дедушка. Сомнения его были связаны с тем, где и кем работала моя бабушка. Она была дерматологом, который заодно исполнял обязанности гинеколога и венеролога, в районной студенческой поликлинике.