Снегири - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Димке cтр.№ 10

– Как о чем? Дедушка же все так понятно объяснил! Все художники, о которых он рассказывал, те, что рисовали природу: Саврасов, Левитан, Васильев – рано или как-то плохо умирали. А почему? Потому что они рисовали эту природу! Ведь и дедушка, и учительница говорили, что в ней есть скрытое волшебство. Вот она какая – кажется, что скучная, а на самом деле… А эти художники, наверное, не знали, что это так опасно, но теперь благодаря им все понятно.

Услышав это, я несколько растерялась. Мелкий всегда отличался своеобразной логикой, но озарение о подлинной сущности щемящей природы средней полосы России просто потрясло меня.

– Ты расскажешь про это дедушке?

– Зачем, – удивился Мелкий, – это же он сам мне рассказал!

За сочинение Мелкий получил два. Дедушка долго его успокаивал. А мне за сочинение по портрету Мусоргского поставили пять, потому что в первый раз в жизни мне удалось воспроизвести слова учительницы близко к тексту. Однако передвижники решительно не хотели оставлять меня в покое.

Через много лет после окончания университета я оказалась в Стокгольме. Это было зимой. Шел снег, светило солнце, город сиял, дробился и переливался. В море стояли корабли и плавали лебеди, огромные датские доги в сопровождении хрупких старушек сидели на крохотных площадях и гуляли по паркам. Были первые дни рождества, всюду пили глинтвейн, и из каждого окна сияли свечи и звезды. Город был увешан огромными афишами, на которых красовался портрет Мусоргского с надписью: «Впервые в Стокгольме. Выставка товарищества передвижных художников». Я гуляла по городу, пила виски, и постепенно понимание, что пришла пора заглянуть в глаза Мусоргскому по-настоящему, наполняло меня. Поэтому я неторопливо направилась к художественной галерее и решительно вошла. Предстояло проверить, вдруг я уже доросла до передвижников?

Семейных дел было много: прополка картошки, засолка огурцов, предновогодняя уборка, мытье кошки, стрижка меня, Мелкого и дедушки. И еще много-много других. У каждого из нас была своя жизнь, с которой мы с переменным успехом и удовольствием справлялись, но семейные дела требовали участия всех. Если кого-то не было, семейных дел не получалось. Для них мы все были в равной степени необходимы.

Семейными делами руководила бабушка. Только она знала, когда наступал тот самый день, когда очередное дело приближалось. В этот день она просто говорила: «Пора». Когда бабушка говорила «пора» в ноябре, это могло означать только одно – завтра мы будем лепить пельмени.

Лепить пельмени было совсем не то, что лепить булочки, вареники или пироги. Во-первых, булочки и пироги лепила бабушка, а вареники – дедушка.

Во-вторых, они всегда делали это вечером пятницы, а мы, если успевали, помогали им. В-третьих, пельмени мы лепили почти целый день, и это было традиционное время вопросов.

В один из выходных дней, после обеда, мы усаживались за усыпанный мукой стол и начинали. Сначала лепили молча, потом переходили к вопросам. За этот день можно было выяснить много нового.

Я недавно пошла в школу, и среди прочего нового меня интересовало следующее – кто были те люди, портреты которых украшали наш класс. То есть я догадывалась, что все они были писателями, поскольку смогла узнать Пушкина, но об остальных не знала ничего. Недолгий опыт взаимодействия с моей учительницей убедительно доказал, что вопросов, не связанных с арифметикой и чистописанием, ей лучше не задавать. Поэтому я решила выяснить все у дедушки. Дедушка портретов не видел, поэтому предложил мне их описать. С этой задачей я могла справиться легко – большая часть этих людей имела бороды разной степени нелепости. Это было удивительно, потому что бородатых мужчин в жизни, помимо нашего папы, мы практически не встречали. Именно поэтому мы с Мелким никак не могли объяснить всем детсадовским людям, что невысокий человек с бородой, который иногда забирает нас из детского сада, – это папа. А высокий человек без бороды, который забирает нас почти каждый день, – дедушка. Кажется, никто не мог поверить нам до конца – потому что другие папы забирали детей гораздо чаще и у них не было бород. Мы объясняли, что папа забирает нас так редко, потому он летчик и все время летает. Что касается бороды, то тут нам нечего было сказать, просто наш папа был с бородой. Каждый раз, когда кто-нибудь кричал, что за нами пришел дедушка, мы знали, что папа вернулся из полета раньше и пришел за нами в сад. Так вот, по сравнению с теми бородами, которые я увидела на портретах, папина борода просто не считалась.

– Давай я опишу их бороды! – предложила я дедушке.

– Давай, – согласился дедушка.

– Интересно, – прокомментировала бабушка, – узнаем ли мы классиков по бороде?

На протяжении довольно долгого времени, за которое мы с Мелким успели слепить целый противень пельменей, я описывала бороды. В конечном итоге, дедушка назвал всех, правда, мы не смогли окончательно определиться с двумя людьми, которых дедушка назвал Достоевский и Некрасов, потому что описать различия не получилось, обе бороды показались мне жидкими, растрепанными и нестрижеными.

– А еще, – продолжила увлекательную тему я, – под ними подписаны разные странные слова.

– Почему странные? – удивился дедушка.

Я задумалась. Это было не так-то просто объяснить. Слова явно принадлежали этим людям. Однако они были такими, как будто их все написал один человек, и этим человеком могла быть только наша учительница. Из известных мне взрослых только она могла произносить подобные вещи с таким видом, будто это было что-то неожиданное, в то время как это были вещи либо известные любому человеку старше четырех лет (не обижать слабых, прилежно выполнять то, что тебе сказали взрослые, и так далее), либо совершенно бессмысленные утверждения. Например, под портретом писателя, которого, как мы только что решили, звали Лев Толстой, было написано, как важно иметь цель. Под другим портретом (у этого писателя была, с моей точки зрения, самая красивая, хотя и полностью седая борода, напоминавшая папину; дедушка сказал, что это Тургенев) было написано про любовь к русскому языку. Я не очень понимала, что он хотел этим сказать – сказать «люблю» можно было о многом, но было не очень понятно, как можно любить язык, – но учительница часто говорила что-то похожее. Под еще одним портретом (я углядела его на перемене, он висел в другом классе, и на нем был человек без бороды) были строки, запомнившиеся мне исключительно из-за их бессмысленной загадочности: «Я сибирской породы, ел я хлеб с черемшой». Мы тоже ели хлеб с черемшой. Однако это не снимало вопроса о том, почему именно этот факт настолько выделяет человека из всех остальных, что его портрет повесили в классе. Кроме того, насколько я знала, порода бывает только у собак, а не у людей. Все это я и попыталась изложить.

Дедушка объяснил, что писатели славны вовсе не этими словами, хотя они их, безусловно, говорили, однако чем в таком случае был обусловлен такой странный выбор, объяснить не смог. Выяснилось, что потом, когда я прочитаю их книги, я, скорее всего, соглашусь с тем, что они достойны висеть в классе. Было немного жаль, что до этих книг я еще не доросла, но, с другой стороны, взрослая жизнь приобрела еще один дополнительный смысл. Что касается Мелкого, то он был впечатлен самой идей. Впечатления Мелкого, как правило, сразу выливались в активную практическую деятельность, сам процесс которой, не говоря уже о последствиях, не всегда был безопасен для окружающих. В предпоследний раз он постриг нашу кошку, потому что решил, что ей жарко. В результате кошка приобрела ни на что не похожий вид, а Мелкий – исцарапанные по плечи руки. А в последний – пришел домой из детского сада и решительно заявил, что его теперь зовут не Женя, а Андрейка.