Я со вздохом падаю на сиденье и прижимаю руку ко лбу.
– Шимпанзе? – уточняет Майлз.
– Я переволновалась.
Он мрачнеет, когда Себ садится на место, и машина отъезжает.
Изабель, кажется, совсем не испугана. Нахмурившись, она смотрит в окно.
– Вот, значит, на что это похоже, – негромко произносит она, и Себ внимательно глядит на нее.
– Обычно хуже, – говорит он, отводя с глаз каштановые волосы. – Это еще был мягкий вариант, детка.
– Не зови меня деткой, – огрызается та и лезет в сумочку за телефоном.
Атмосфера в машине, мягко говоря, накалена.
– Извини, что твой первый вечер в Шотландии оказался не лучшим, – кашлянув, говорю я, но Иза улыбается и пожимает плечами.
– Было даже весело. Пока не появился этот тип. – Она указывает пальцем на Себа, и у того отвисает челюсть.
– Этот тип? – повторяет он, но Иза по-прежнему смотрит на меня.
– Значит, завтра нас ждут музеи и книжные магазины?
– Именно, – с облегчением подтверждаю я.
Слава богу, мы вернулись на путь истинный. Одно небольшое отклонение, мимолетное прикосновение к атмосфере великосветского скандала, но ничего страшного не произошло, и мы все можем позабыть о том, что случилось сегодня вечером…
На обратном пути мы молчим. На улице возле отеля «Балморал» пустынно. Ни фотографов, ни зевак. Я хочу вылезти и проводить Изабель в номер, но, прежде чем я успеваю это сделать, она кладет руку мне на колено и говорит:
– Всё будет в порядке, обещаю. Завтра. Музеи. Да?
– Да, – отвечаю я. – День ботана.
Иза улыбается и добавляет:
– Пока, Майлз, приятно было познакомиться.
Подчеркнуто игнорируя Себа, она вылезает из машины и шагает к отелю, даже не обернувшись.
Себ закатывает глаза и тоже начинает вылезать. Я хватаю его за рукав.
– Ты не пойдешь за ней!
Фыркнув, он отталкивает мою руку.
– Разумеется, нет. Но мне надо выпить, прежде чем поехать домой, а в «Балморале» подают лучшие мартини. Вы двое возвращайтесь.
С этими словами он захлопывает дверцу, и мы с Майлзом остаемся в тишине, вдвоем. Машина отъезжает, снова начинает идти дождь, и я вздыхаю, погружаясь глубже в мягкое кожаное сиденье.
– Вот, значит, как.
Майлз молчит, и я смотрю на него. Он сидит неподвижно, отвернувшись к окну.
– Очень неприятно это говорить, но – спасибо, – произношу я. – День получился не совсем провальным, и без тебя я бы не справилась.
Он продолжает молчать, и я протягиваю руку и тычу его в плечо. Оно оказывается удивительно твердым.
– Эй, я, между прочим, пытаюсь быть любезной. Пусть даже это причиняет мне физическую боль.
Наконец-то Майлз поворачивается.
– Ты же знаешь, что завтра утром эти фотографии будут во всех газетах.
У него на шее снова подергивается жилка. Внимательно глядя на Майлза, я напоминаю:
– Я тут совершенно ни при чем.
Он машет изящной рукой, словно отгоняет муху.
– Я в курсе. Но дело в том, что раньше, пока ты не приехала, к клубу Себа никогда не наведывались репортеры. Кто-то дал им знать, что ты там.
Наверняка у меня теперь тоже бьется жилка на шее, потому что я изо всех сил стискиваю зубы.
– Еще разок? Я почти простила тебе Шербурн, потому что я тут совсем чужая и тэ дэ, но если после тех дурацких скачек ты по-прежнему думаешь, что мне нужен Себ или я жажду видеть свои фотографии в газетах…
– Я знаю, что ты не охотишься за Себом, – перебивает Майлз, – но для человека, который уверяет, что не хочет привлекать внимание желтой прессы, ты делаешь это как-то слишком часто.
Он замолкает, не сводя с меня глаз, и я вспоминаю, что совсем недавно считала его милым. Теперь мне хочется вернуться в прошлое и надавать себе по голове.
– Знаешь, ты бы лучше сказал это Себу, – намекаю я. – Потому что сегодня источником проблем был он, а не я.
Майлз отводит взгляд. Такое ощущение, в воздухе повисло нечто недоговоренное. Что-то, что он хочет сказать.
Тут Майлз поворачивается и спрашивает:
– Может, это твои родители?
Такое ощущение, что я получила пощечину. У меня даже откидывается голова.
– Что-что?
Он смущенно растирает ладонями бедра.
– Может, это они позвонили фотографам. Допустим, тебе не хочется мелькать в газетах, ну а они не против. Я знаю, твой отец когда-то был…
– И здесь я решительно поставлю точку, – говорю я, решительно вскинув руку.
От злости я дрожу.
– Ты ничего не знаешь обо мне и моих родителях, если полагаешь, что они пытаются запихнуть меня на одну ступеньку с Элли. Конечно, вам приятно думать, что мы просто мерзкие карьеристы – тогда не придется признавать, что Элли просто нравится Алексу больше, чем все Флисси и Поппи на свете.
– Я совсем не… – начинает Майлз, но я снова прерываю его.
– Честное слово, я считала, что ты не такой противный, как сначала показалось, но ты, друг мой, просто веронский герцог.
Майлз недоуменно хмурится, но тут, к счастью, машина подъезжает к Холирудскому дворцу.
Не дожидаясь, пока водитель откроет для меня дверцу, я вылезаю под дождь и ухожу, не оборачиваясь.
Я просыпаюсь, когда что-то падает рядом с моей головой. Приоткрыв глаза, я вижу планшет, лежащий на подушке, и тру лицо, пытаясь отогнать сон, который уже почти не помню, кроме того, что, кажется, там был Майлз, и…
– Что, черт возьми, произошло вчера вечером?
Это Элли – необыкновенно злая Элли, если судить по голосу. Я привыкла к тому, что здесь она разговаривает голосом музейного гида, и возвращение знакомой старшей сестры одновременно пугает и радует.
А потом до меня доходит ее вопрос.
Я сажусь. На улице светло, солнце льется сквозь просвет в тяжелых бархатных шторах, и я вздрагиваю, когда Элли подходит к окну и раздергивает их. Часы показывают всего-навсего семь, но Элли уже полностью одета: на ней черное узкое платье, с красным кардиганом поверх, а светлые волосы собраны в узел на затылке. Даже украшения на месте – хорошенькая брошка в виде цветка чертополоха и тонкий серебряный браслет. Может, поутру ей помогают одеваться птички?
Так. Прошлый вечер.
Я беру планшет и вижу на экране заголовок воскресной газеты.
«ОН ЛЮБИТ ДЭЙЗИ!»
Передо мной размытый снимок: я на пороге клуба, рука Себа у меня на плече. Майлза и Изабель не видно, и всё это похоже на…