Она кивает, я понимаю, это означает – пора, и делаю шаг. Ступаю на тропинку и шагаю прочь. Я знаю, что она смотрит мне вслед, улыбается и хочет, чтобы я оглянулся. Я оглядываюсь. Оглядываюсь и вижу ее, она улыбается. Я улыбаюсь в ответ, и это больше, чем просто улыбка. Полнее. Я возвращаюсь в отделение. Вхожу, иду по коридорам на обед. Все обеды сейчас проходят одинаково, как повелось.
После обеда лекция. Какой-то чувак рассказывает историю своей жизни. Жил он плохо, но потом вступил в общество Анонимных Алкоголиков, и жизнь наладилась. Слышал я эту лабуду много раз.
Возвращаюсь в отделение, сижу, смотрю телевизор. Показывают ситком про каких-то умников из Нью-Йорка, которые проводят жизнь, не вылезая из квартиры. Один мужик хвалит сериал, говорит – ну прямо как в жизни. На моей памяти столько времени отсиживался в квартире только один мой знакомый, так он обычно держал черные жалюзи на окнах опущенными, а в туалете – пушки, еще у него были следы ожогов на лице и ладонях, а на дверях – огромные замки, которые не вырвешь и тягачом. Никакие эти сериальные ньюйоркцы не умники, а просто параноики, хотя и паранойя может быть забавной. Я не вижу в этом сериале ничего такого, чтобы «прямо как в жизни». Может, я просто плохо знаю жизнь.
Звонит телефон, вообще-то он звонит весь вечер. Но именно этот звонок привлекает мое внимание. Почему-то я догадываюсь, что это Лилли, хотя у меня нет никаких оснований так думать. Я встаю, иду к телефону, не дожидаясь, пока тот, кто снял трубку, выкрикнет мое имя. Он выкрикивает, я благодарю его, беру трубку, прикладываю к уху, говорю.
Привет
Привет.
Как ты?
Хорошо. А ты?
Хорошо.
Я скучаю по тебе.
Я смеюсь.
Скучаешь по мне?
Да, скучаю. Что в этом смешного?
До сих пор никто по мне не скучал. Люди обычно радуются, когда меня нет.
Она смеется.
Только не я.
Хорошо. Мне приятно, что ты скучаешь по мне.
Мне тоже.
Я улыбаюсь.
Что делала вечером?
Сидела тут, смотрела на часы и думала, когда позвонить тебе, чтобы не показаться идиоткой.
Я смеюсь.
А ты что делал?
Сидел тут, ждал твоего звонка, и думал, что сказать тебе, чтобы не показаться идиотом.
Она смеется и говорит.
Кажется, мы свихнулись.
Может быть, немного.
На чем?
На свободе. На том, как ее найти.
А тебе не кажется, что мы свихнулись еще и друг на друге?
Может быть.
Вот уж на что я совсем не рассчитывала, когда ехала сюда.
И теперь не надо ни на что рассчитывать. Просто подождем и посмотрим, что из этого получится.
Верно сказано.
Спасибо.
Хочешь завтра снова встретиться?
Конечно.
И ты мне еще что-нибудь расскажешь.
По-моему, сейчас твоя очередь.
Пожалуй, ты прав.
Уже знаешь, о чем рассказать?
Задай вопрос, как я тебе задала, а я на него отвечу.
Что бы ты ни ответила, я тебя не осужу.
Спасибо.
До встречи завтра.
Я скучаю по тебе.
Мне приятно, что ты скучаешь по мне.
Мне приятно, что тебе приятно.
Пока.
Пока.
Я кладу трубку, смотрю на телефон и улыбаюсь. Это улыбка идет из глубины души, это не улыбка минутной радости. Даже когда она сойдет с моего лица, она останется в душе.
Я поворачиваюсь, иду через отделение, по коридору, к своей палате. Приближаюсь, из-за двери доносятся глубокие звуки кларнета – Майлз играет. Стою снаружи и слушаю. Он играет, как всегда, негромко. Каждую ноту тянет дольше, чем, казалось бы, возможно. Он повторяет мелодию каждый раз с новыми вариациями. Это немудреная музыка, которую создает один-единственный человек с помощью своих легких и куска металла с дырочками, касаясь дырочек пальцами. Звуки то низкие, то повыше, то более медленные, то более быстрые, потом снова медленные и низкие, они повторяются с вариациями. Ни слов, ни пения, но у музыки есть голос. Глубокий голос человека старого, как окурок хорошей сигары или дырявый ботинок. Это голос человека, который пожил на свете и чего только не познал: печаль и восторг, стыд и блаженство, радость и боль, искупление и проклятье. Любовь и отсутствие любви. Мне нравится этот голос, и хоть я не могу поговорить с ним, мне нравится, как он говорит со мной. Он говорит, что все едино, юноша. Прими все и позволь ему быть.
Музыка заканчивается, низкая и медленная мелодия старого голоса замолкает. Она замолкает, в коридоре наступает тишина. Я открываю дверь, вхожу в палату. Майлз сидит на кровати, все еще сжимая губами кларнет. Он кивает мне, я киваю в ответ. Подхожу к своей кровати. Снимаю одежду, ныряю под одеяло, там тепло и уютно, я закрываю глаза, сворачиваюсь калачиком, прижимаюсь головой к подушке, и мелодия снова начинает звучать. Печаль и стыд, восторг и блаженство, радость и боль, искупление и проклятье. Любовь и отсутствие любви.
Все едино, Юноша.
Прими все и позволь ему быть.
В одной руке у меня пустая бутылка, в другой – пустой пайп. Стою на углу улицы, повсюду валяется мусор. На телеграфном проводе висят ботинки. Беснуются крэкеры. Барыги толкают свои запасы. У меня в одной руке пустая бутылка, в другой – пустой пайп. Мне нужна добавка.
Просыпаюсь, дрожу от ужаса. Я понимаю, что это сон, но все равно. Спиртное было реальным. Крэк был реальным. Крэкеры были реальными, и барыги тоже. Все было реальным. Я дрожу от ужаса.
Охватываю себя руками. Сворачиваюсь калачиком. Думаю о том, что есть в моей жизни хорошего. Стараюсь занять свой ум. Несколько недель я живу трезвым. У меня есть друзья. Матти, Эд и Тед. Майлз, Леонард и Лилли. У меня есть Брат Боб. Есть кой-какая одежда и несколько книг. Этого более чем достаточно.
Рычащие питбули рвутся на цепях. Двор с пожухлой травой. Крысы шныряют по полу, кусают спящих за лица. В доме нет мебели, вообще нет вещей. Только людей навалом. Крэкеры. В воздухе дым смешивается с газом и формальдегидом. Я визжу. Визжу, умоляю, требую добавки. Дайте еще, дайте еще, дайте еще. Мне нужно еще, необходимо до зарезу, требуется. Дайте еще, взамен я все отдам. Дайте мне еще, и я для вас сделаю все, что пожелаете. Дайте еще. Дайте еще. Дайте еще.
Я просыпаюсь, дрожу от ужаса. Понимаю, что это сон, но все равно. Собаки были реальными, крысы, дом и люди. Крепчайший убойный крэк. Он был реальным, и я курил его. Я дрожу от ужаса.
Сворачиваюсь плотнее, пытаюсь думать о хорошем. У меня есть больше, чем необходимо для жизни, больше, чем достаточно. Сворачиваюсь еще плотнее. Думаю о хорошем. Думаю о хорошем.