Миллион мелких осколков - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Фрей cтр.№ 50

И сейчас у тебя неприятности?

Иначе бы я тут не оказался.

А еще какие у тебя неприятности?

Можно я сошлюсь на Пятую поправку к Конституции? ^[3]

Если хочешь.

Хочу.

Он смотрит на часы.

Ты уже ужинал?

Нет еще.

Может, поужинаем вместе?

Я встаю.

Давай.

Он встает с кровати, мы выходим из палаты. Идем по коридорам в столовую, занимаем очередь, берем еду. Мы садимся за стол, и я узнаю, что Майлз – алкоголик, что у него есть жена и двое детей, что сюда поступил сегодня. Он говорит спокойно, размеренно, тщательно подбирает слова и сопровождает их жестами, выражением глаз и движением головы. Когда говорю я, он слушает внимательно, реагирует деликатно – кивком головы, улыбкой или тихим возгласом. Я сразу воспринимаю его как друга, что мне совершенно не свойственно. Всю жизнь я ненавидел копов и судей, любых представителей власти независимо от ранга, и мне даже в голову не приходило, что я подружусь с судейским чином. Через несколько минут к нам присоединяются Леонард с Матти, Эдом и Тедом. В их компании ужин проходит как обычно. Они смеются, подкалывают друг друга, рассказывают истории из своего прошлого, сплетничают про клинику и про пациентов. Кроме Майлза в нашем отделении появились еще четверо новеньких, и Леонард, Матти, Эд и Тед оценивают их, говорят, кто им понравился, кто нет, и строят планы, как этих проучить. Среди новеньких есть жирный коротышка по имени Бобби, на которого они особенно взъелись, уж не знаю почему. Знаю только, что не хотел бы я оказаться на его месте.

После ужина мы всей компанией идем на лекцию. Садимся тоже вместе. Я сижу у прохода и высматриваю Лилли. Когда она появляется, мое сердце подпрыгивает в груди, руки начинают дрожать, я мысленно успокаиваю себя, успокаиваю, но чувство, для которого нет слов, зажглось и разгорается, разгорается, разгорается. Похоже, я влюбился в нее с первого взгляда, но не осознавал этого, и сейчас не осознаю, испытываю какое-то незнакомое изумление, из-за этого нервничаю, а ведь обычно я не нервничаю. Обычно я злюсь. Сейчас не злюсь. Странное чувство зажглось и разгорается.

На сцену выходит какой-то тип – и зал начинает аплодировать. Я узнаю рок-звезду – оказывается, он тоже был пациентом этой клиники. Он поднимает руки вверх в победном жесте, улыбается, сгибается в поклоне, его черная кожаная куртка блестит, засаленные длинные волосы свешиваются вниз, цветастая шелковая рубашка переливается, большие кольца в ушах звенят, все сходят с ума. Он жестом просит тишины, аплодисменты стихают, и он начинает театрально прохаживаться по сцене взад-вперед, взад-вперед.

Потом останавливается, вперяет взгляд в потолок на мгновение, как будто видит там что-то кроме панелей, снова смотрит в зал и начинает говорить глубоким торжественным голосом. Его первые слова – «когда вышел мой первый хит и я проснулся знаменитым, то стал по-черному зависать на всяческих вечеринках».

Здесь он начинает подробно расписывать свой успех. Перечисляет, сколько записей продал, сколько баб перетрахал, сколько наград получил. Он рассказывает про свою гастрольную жизнь на чемоданах – говорит, такая жизнь совсем не сахар, даже если останавливаешься в «Фор сизонс». Говорит, как сложно записывать альбомы и как трудно быть звездой. Говорит, что все балдеют – так он это называет – от его губ, его волос, его голоса, который так мелодично звучит. И наконец, спустя какое-то время, и очень долгое время, он приступает к рассказу о пьянстве и наркотиках. Когда говорит про героин, постукивает двумя пальцами по сгибу локтя, когда про коку – втягивает в себя воздух, когда про алкоголь – словно держит бутылку, а когда про таблетки – словно забрасывает их в рот. Заявляет, что на пике зависимости тратил по пять тысяч баксов в день на кокаин с героином, полировал их вечером пятью бутылками спиртного и еще закидывался снотворным – таблеточек сорок, чтобы наверняка. Все это он рассказывает с самым честным видом, на голубом глазу и на полном серьезе.

Мне надоело, я устал от этой болтовни. Я нервничаю и в то же время счастлив. Странное состояние. Будь я в своем обычном расположении, я бы вскочил, показал средний палец, крикнул «пиздеж», согнал этого говнюка со сцены и надавал ему пиздюлей. Будь я в своем обычном расположении, я бы после хорошей трепки загнал его обратно на сцену и потребовал извиниться перед людьми за то, что убил столько их драгоценного времени. А потом сказал бы: если еще раз услышу, как он впаривает людям всю эту чушь, то отрежу его драгоценные волосы, почикаю его драгоценные губы, соберу его сраные золотые диски и засуну ему в задницу.

Мне не нравится этот тип. Не нравится, что он говорит и как он говорит. Я не верю ни единому слову, и его статуса рок-звезды недостаточно, чтобы я купился на всю ту чушь, которую он пытается загнать. Четыре или пять тысяч долларов в день – это такая доза любого вещества, что хватит убить человека несколько раз. Пять бутылок крепкого алкоголя на ночь любого богатыря отправят в коматоз. Сорок таблеток сильного снотворного – и ты уснешь вечным сном. Выпей он сорок таблеток хоть раз, уже бы не вернулся на этот свет – может, и к лучшему.

Наркоман он и есть наркоман. Неважно, какого цвета у него кожа – белая, черная, желтая или зеленая, богач он, бедняк или посерединке, самый известный человек на планете или самый безвестный. Неважно, на что он подсел – на наркотики, на алкоголь, на преступления, на секс, на шопинг, на еду, на азартные игры, на телевизор или на «Семейство Флинтстоунов». Жизнь у всех наркоманов одинаковая. В ней нет радости, блеска, веселья. Нет удач, восторга, счастья. Нет будущего и нет выхода. Есть только одержимость. Все поглощающая, все объемлющая, полностью все заполняющая одержимость. Выставлять ее напоказ, чтобы хвастаться, извращенно упиваться славой – это путь в никуда, потому что никак не приближает к правде, а только правда имеет значение. И этот тип на сцене стоит передо мной, перед всеми нами, и врет. Несет сущую околесицу. Только правда имеет значение. А это гребаная околесица.

Лекция заканчивается, раздаются оглушительные овации и восторженные крики, Губы, Волосы, Кожа и Шелк расплываются в самодовольной улыбке, рок-звезда сияет, машет, посылает воздушные поцелуи своим обожателям. Мне надоело, я устал от этой болтовни. Я нервничаю и в то же время счастлив. Странное состояние. Будь я в своем обычном расположении, меня бы уже давно стошнило. Леонард что-то бормочет себе под нос, я переспрашиваю, он смеется и отвечает, что подумывает направить парочку своих дружков потолковать с этим парнишкой по душам. Я тоже смеюсь и говорю – было бы славно. Благослови тебя Бог, Леонард. Славное богоугодное дело.

Мы встаем, пробираемся к выходу, перед выходом оборачиваюсь взглянуть на Лилли – но не вижу ее, не хочу, чтобы мое намерение заметили, поэтому сразу же отворачиваюсь и выхожу. Так хотелось ее увидеть. Так хочется ее увидеть. Возвращаюсь в отделение, иду к себе в палату и ложусь на кровать.