И вот мрачная леди с бледным лицом по имени мисс Браунинг была нанята из Дерби, чтобы меня обучать, и она приехала и остановилась в маленьком домике в Монене, на другой стороне реки. Каждое утро она приплывала на лодке, держа свой сложенный зонтик, и было понятно, что ее пугали и окрестности, и сам дом. Наши уроки начинались ровно в десять утра, и мне они очень нравились, и вскоре я полюбила мисс Браунинг: я была книжным червем, при всем моем желании порезвиться на природе и несмотря на презрение Мэтти ко всем, кто учится. Мне нравилось учиться – чему угодно, от маршрута звезд до законов Акбара, – а тихая, ученая мисс Брауни оказалась прекрасным преподавателем. Ее очень интересовала Россия, а особенно Толстой: ее очень впечатлила Революция и развитие коммунизма. Позже мы прочитали «Анну Каренину», «Войну и мир» и «Смерть Ивана Ильича». Никто никогда не обсуждал со мной мировые события: родители читали «Таймс» за завтраком, но мы редко слушали приемник, а больше я ни с кем не виделась. Спасибо богу за мисс Браунинг. Мне повезло, что она провела со мной пусть даже тот короткий промежуток времени; мне было страшно думать о том, какой глупой я была бы без нее.
Итак, теперь у нас с Мэтти были только выходные. Она ждала меня, пораньше придя к моему окну, и бросала в него семечки и мелкие камушки, если я еще спала. Я потихоньку выбиралась из дома, и мы шли через окруженные стенами сады, где за нами наблюдали любопытные малиновки, а ряды тихонько качающихся, ароматных бархатных лавандовых кустов были окружены древним, покрытым мхом кирпичом. По утрам солнце высвечивало лису и единорога над воротами, и длинные, странные тени вытягивались и мрачно чернели на боковой стене. Мы проходили через разрушавшуюся арку – и были свободны. Или же мы шли по тоненькой тропинке, ведущей к лугу, или вниз по дороге, где деревья складывались над головами в арки и лес становился гуще, и дальше по каменным ступенькам через небольшую старую пристань, откуда сотни лет все мы отчаливали и причаливали.
Наверное, они знали, что мы так убегаем, но никто нас не останавливал. Весь день мы были на свежем воздухе, кружась, бегая и вертясь, как ветры над нами. Иногда мы ходили в маленький домик Мэтти на краю нашего владения, где ее мама угощала нас сладко-горькими яблоками пепин и сыром с дырками; иногда мы переплывали реку Хелфорд и отправлялись исследовать неизвестное. Мы стали очень уверенными в себе; мы не понимали, что нам в любое время могли подрезать крылья.
Когда мне исполнилось одиннадцать, случилось несчастье. Однажды сырой мартовской ночью меня отправили к ненавистному мной Талботу, в конце длинного дня, который прошел удивительно радостно, и мы с Мэтти проплыли до Фалмута и были вынуждены вернуться из-за сильного прилива, и поднялся шторм, и опрокинул нашу лодку.
Мы рано отправились в путь, но на этот раз у нас были более грандиозные планы – и я все еще думаю, могли ли они тогда у нас получиться, если бы была возможность. Мы решили, что в тот день мы сбежим от ручья. И хотя мы знали приливы этой реки, мы не учли приход весеннего равноденствия, весенние приливы и полнолуние. После безумного дня поисков Турла вызвали в береговую охрану, и он поспешил через пролив; кузен его сестры видел нас, всех в грязи, тщетно пытавшихся причалить к берегу. Мэтти пообещала мне, что за день мы отплывем достаточно далеко, что мы будем в Фалмуте к наступлению сумерек; у меня было десять шиллингов, достаточно, чтобы прожить несколько месяцев, если не несколько лет, как мы думали. Однако, как выяснилось, это было наше поражение, конец всего, а совсем не начало.
– Ты должна пообещать мне, что ты больше никогда не будешь видеться с этой цыганкой и что она больше не будет сюда приходить. Пришло время тебе осознать свои обязанности, – сказал мне отец, когда я сидела у себя в спальне, дрожа, а Джесси суетилась вокруг меня, заворачивая в мамин пушистый халат.
– Это я была…
– Нет. Не перебивай меня. – За ним стояла мама, засунув руки глубоко в карманы своего черепахово-синего ночного жакета, как всегда молчаливая. – Дай мне слово сейчас же.
– Отец… – Я прикусила кончик языка и почувствовала вкус крови.
– Я сказал, дай слово.
Я поглядела на него, а потом уставилась прямо ему в лицо. Мне было непривычно так на него смотреть, раньше я предпочитала избегать его внимания. Его глаза светились белизной, в центре застыли черные точки. Небольшие красные пятна появились на его и так румяных щеках. Его немного подстриженная, рыже-седая борода дрожала.
– Нет, – сказала я, пытаясь скрыть страх. – Она мой лучший друг. Мой единственный друг.
– Скажи это.
– Она говорит, что вы держите меня здесь как в тюрьме. – Я смело посмотрела на него.
Он опять меня ударил, всей ладонью шлепнув по щеке с такой силой, что моя голова завалилась на левый бок и затылок громко стукнулся об открытую дверь. Я видела, как мама вздрогнула, но не произнесла ни слова. Она не подошла ко мне, не успокоила меня. Когда слезы подступили к глазам и я потерла свой затылок, я снова посмотрела на отца, моргая и пытаясь его рассмотреть, потому что в глазах у меня плыло и голова кружилась. Я поняла, что он ненавидит меня.
Они ушли – сначала отец, потом за ним пошла мама, она кивала головой, – и я осталась одна с Джесси. Я поглядела на нее, потирая горящую щеку.
Ее глаза были наполнены слезами; она покачала головой.
– Ох, ты нас напугала, – сказала она, обнимая себя руками, тяжело дыша от подавленных эмоций. – Иди сюда, непослушная девочка, – она широко раскинула руки. – Иди ко мне, я так за тебя волновалась.
И хотя мне очень-очень хотелось побежать к ней, почувствовать, как ее полные руки обовьются вокруг меня, прижмут меня к себе, чтобы я могла порыдать у нее на груди, понять, что обо мне кто-то заботится, я осталась на месте. Я оскалила зубы и отвернулась от нее.
– Доброй ночи, – сказала я. – Оставь меня, пожалуйста.
Я знала, что превращаюсь в них, обращаюсь в камень, но я не знала, что мне еще делать, как еще выжить.
В тот день Мэтти выгнали из деревни.
Я гуляла по нашим землям с Талботом. Он все время шел очень быстро, и я спотыкалась в попытках его догнать, широко шагая – я была высокая не по возрасту, но мне все еще было одиннадцать, – и он поворачивался и бормотал: «Здесь земля невспаханная, верхний слой плохой. Надо будет снова засеять через пару лет». Или, у шахт к северу от реки, по направлению к северу полуострова: «В прошлом году в пожаре погиб парень. Надо следить, чтобы тележку смазывали каждую неделю. Не забудь напомнить в следующий раз, когда придешь».
Когда мне было двенадцать, мама снова забрала меня в Лондон. Мы, как и в прошлый раз, остановились у тети Гвен. Меня отвели в Харродз, чтобы снять мерки для одежды, а потом в Лондонский зоопарк смотреть слонов, и в Цирк Пиккадилли, чтобы посмотреть на огни. Но поездка была также организована затем, чтобы я осмотрела наши владения в Лондоне, в Блумсбери и Кенсингтоне, с Талботом. И вдобавок я провела много часов, стуча каблуками в комнате ожидания на Харли-стрит, когда мама ходила к своему доктору. Мама не была крепкой. Она потеряла еще одного ребенка прошлым летом, и Джесси сказала мне, чтобы я была с ней вежливой. «Не трогай ее и не обнимай. Она не игрушка».