— У нас тоже есть умники, что девкам перво-наперво языки отхватывают. Чтоб, значится, вопли насилуемых жертв им удовольствия не комкали. — Просто долго слушать ландскнехты не могли, потому постоянно вворачивали свои случаи и примеры. Прям моралитэ
[92] какое-то наоборот.
— Знал одного молодчика, так он вместо ножа зубами для этого дела пользовался, — авторитетно заявил Ганс. — Раз — и пол-языка, а то и по самую репицу откусывает! Да и того мало: в такой раж, бывало, войдёт, что всю её искусает, буквально до крови изгрызёт, как собака.
— Язык-то хоть выплёвывал? — поинтересовался кто-то, но Ганс пропустил реплику мимо ушей.
— Я, кажется, догадался, Гансик, о каком молодчике речь идёт, — сообразил Михель.
— А по мне, дак оно и слаще, когда она орёт как резаная. Помню, захватили как-то монастырь. Женский, разумеется... Меня тогда нечистый с гессенцами попутал
[93], — быстро-испуганно поправился говоривший.
Да кто сейчас обращает внимание на подобные мелочи? У каждого, почитай, под католическим кафтаном — протестантский камзол
[94]. А что до сладеньких монашек, то их с упоением потребляли и те и другие: кальвинисты — чтобы похлеще унизить Вавилонскую блудницу, католики — чтоб рожали те новых солдат в защиту Святой нашей Матери
[95]. Это они на словах, правда; а думали — если в этот момент кто-то думает, — надо полагать, одинаково.
Вспыхнул короткий, но ожесточённый спор на вечную тему: как с ним обращаться, с бабским племенем? Причём одного бедолагу, уже пятнадцатую компанию коротавшего время всё с одной, наплодившего с ней кучу детишек и не собиравшегося менять свою кралю на любую другую раскрасавицу, дружно подняли на смех, когда он неказисто определил формулу своего семейного счастья:
— Побольше кормить, поменьше лупить.
На это ему продекламировали пословицу, коей доставали беднягу уж добрый десяток годков:
— Если вместе спать, пить, есть, то женитьбой это можно счесть.
Ему, видите ли, какая-то цыганка-вертихвостка нагадала: как только обвенчаются-де, так сразу рассорятся вусмерть и разбегутся. Невдомёк сердяге было, что это его лучший дружок, сам имевший виды на ту же деваху — правда, не на всю жизнь, а так, на пару ночек, — подкупил гадалку, нашептав ей, что надобно пророчить. И товарищ-то тот верный давно и скоропостижно загнулся уж от горячки нервической
[96], не успев открыться, и цыганские кости давно песком занесены, а Фриц да Роза живут себе безо всякого поповского благословения, как и тысячи солдат и их подруг, и горя не знают. Вот недавно, правда, старшенького сынка схоронили: сложил он доблестно голову за веру и императора.
Ганс, наблюдая подобный уклон в разговоре, первым и остановился, вспомнив, что они вообще-то Проля пришли послушать. Видимо, такие сложные материи, как любовь, семья, дети, его абсолютно не трогали, вот и стало ему невыразимо скучно:
— В общем, лопухнулись твои слепцы, что и говорить. Надобно было сразу вязать её по рукам и ногам или охрану приставить, чтоб не убегла. А по мне — сразу ножом в бок или по горлу. Тогда бы уж точно никудышеньки не сбегла. Крепко, крепко слепцы опростоволосились: ведь и ты вон тут перед нами — живой и здоровый.
— А сам попробуй-ка! Натяни повязку тугую на буркалы да попробуй пошляйся по лагерю хотя бы часок, — неожиданно вступился за своих недругов Проль, но к прерванному рассказу всё ж таки вернулся.
— Был там у них один верзила. Явно вожак этой стаи... Ну да верно: его ж первым допустили к лакомству. И пистолет — у него. Кстати, у него окромя глаз ещё и ноздри напрочь отсутствовали. То ли вместе с глазами выдраны были, то ли перелой
[97] ему пособил. Но он почему-то больше на обоняние, нежели чем на слух налегал. Как развернёт ко мне свои дырки в кости — аж мороз по коже! А когда рот раскрыл, мне ещё хуже стало. Гнусаво так в мою сторону говорит, ласково и одновременно жутко: «Ну, отзовись же, кто здесь таится. Отзовись! Ничего плохого не сделаем. Мы только хотим убедиться, что это не дьявол нас по полю кружит. Пособи нам. Ты ж нас больше перепугал...» «Ага, и башмаки у тебя прохудились. Страсть как хочется мои, свиной кожи, натянуть на свою грязную лапищу», — чуть было не брякнул я ему в ответ. Но смолчал, разумеется, и пистолет он опустил. И долго ещё чего-то там плёл про свою доброту, но я уже не слушал: попытался было девку использовать, вернее, не саму девку, а её ноги...
Да совсем не то, что вы разом вообразили, кобели! — раздражённо пресёк незамедлительно и неизбежно последовавшие смешки Проль, сам, видимо, уже захваченный собственным повествованием и заново переживавший эту весьма для него непростую историю. — Сначала дослушайте, потом смейтесь. Короче, когда она делала шажок, ступал и я. Не след в след, разумеется, но в одно и то же время. Однако ж недалеко сей моей хитрости хватило: безносый вдруг что-то гортанно крикнул, подавая сигнал, и вся эта орава кинулась в моём направлении. Причём он им на бегу ещё успел проорать, что если наткнутся на что-нибудь подозрительное, пусть незамедлительно сообщают прочим. Один побирушка промчался от меня на расстоянии вытянутой руки. Бог миловал — он левшой оказался. Кабы в правой у него была та дубинка, коей он на бегу восьмёрки выписывал, — точно б зацепил меня. Тут уж мой черёд пришёл вибрировать. Ни до, ни после никогда так не боялся. Погибнуть от рук увечных, кажущихся такими беспомощными, может даже смешными, людишек! В этом что-то нереальное, даже позорное было. Как вот если бы от змеиных жал или вороньих клювов помереть. А тут ещё вспомнил я некстати, как мне говорили, что, дескать, смертельно напуганный человек запах особый выделяет — как бы субстанцию ужаса.
— Хорошо, собачки при них не было, — задумчиво протянул Пшеничный — первый в роте вор, прозванный так за цвет волос. (Он явно пролез в их компанию с известной целью, да так заслушался, что про чужие кошельки напрочь забыл. Пару недель спустя взбешённые ландскнехты его через пики таки прогнали.) — А то б верный конец тебе пришёл.
— Само собой, — поддержал дружка Стремянной, получивший кличку известно за что — за то, что постоянно на стрёме при Пшеничном. — Счас многие слепые с собачками бродят. Оно ведь гораздо дешевле поводырей обходится: псина вина не просит, подаяние не крадёт, да и на кормах экономия.