Морской наёмник - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Удот cтр.№ 30

— Поддерживаю, только пусть шкипер объяснит сначала, что нам дальше делать. Без спексиндера сумеем ли мы разделать очередного кита как следует? Сумеем ли сало перетопить? Может, резон сняться с якоря и на всех парусах прочь, домой? Продадим там хотя бы сало сырое...

— Сумеем ли сладить с содержанием трюма? И что будем делать, если океан подарит нам полосатика? — не спеша переспросил Адриан. — Сумеем! Конечно, отходы будут огромны, но и я, и Гийом, и Виллем не впервой промыслом занимаемся. Потому сегодня помянем спексиндера малёхо, а завтра с утра — все по дрова. Затопим, с божьей помощью, котёл.

— А что с этими супостатами делать прикажешь, с ландскнехтом и юнгой? Ведь они вроде как шибко провинившиеся...

— А мы их последнее ложе для спексиндера заставим долбить.

— И только-то?!

— Ну, у нас здесь ни каторги, ни команды расстрельной не предусмотрено, как известно...

— Вот и доболтались, — проворчал неугомонный в ненависти ко всем Виллем, стараясь, впрочем, чтобы Адриан его не услышал. — Вы там можете болтать всё, что вздумается, но он у меня точно до берега не дотянет...

И уже вечером, смутно понимая, что не самая он лучшая фигура для задуманного, просто довериться никому нельзя, подошёл всё ж таки к Михелю.

Михель, который утром с огромным облегчением воспринял своё «наказание», ближе к вечеру резко изменил мнение: рубку мёрзлого камня лёгкой работёнкой не назовёшь. Так что, несмотря на постоянные подкрепления в виде гретого вина и специально сооружённого Корнелиусом «ледокола» ^[67], силы Михеля были уже на исходе. Посему всё чаще задумывался он о гамаке, а перед этим — о большом, хорошо прожаренном куске мяса. Корабль его желаний, кроме парусов мечты, имел ещё и прочный киль: экипаж, не менее Михеля стосковавшийся по свежему мясу, решил, после недолгих колебаний, освежевать медведя. Томас-юнга, правда, категорически отказался «жрать этого убийцу-негодяя, да к тому ж изрядно порченного погаными песцами», так ведь это ж он тоже в начале работы бухтел. Тут-то из корабельного кубрика, словно змей-искуситель, и выполз Виллем. Он, верно, из мешка своих масок-физий выбрал и приклеил намертво самую доброжелательную улыбку. Но вот зеркала под рукой не нашлось, а глянуть в ближайшую ледяную глыбу не докумекал. А то бы и сам мог убедиться, насколько кривой и насквозь фальшивой выглядела его ухмылка.

Сначала вроде бы их обоих стал расспрашивать о здоровье, а затем незаметно, как ему казалось, переключился на одного только Михеля. Поинтересовался суставами. А у кого, интересно, они в этой ледяной сырости не поют? Михель хотел было сказать, что после такой работёнки, к которой их приговорили, всякая косточка заноет, но решил погодить, выяснить. «Посмотрим, посмотрим, что там на уме у старикана... Вдруг, да одумался, решил покончить с враждой, замириться, вот и ищет подходец».

А Виллема, кроме суставов, заинтересовал уже Михелев рот: не шатаются ли зубы, не болят, не кровоточат ли десны.

— Как же! От матросских, двойной да тройной закалки ^[68].

Минутку дружно побранили Корнелиуса. Досталось и посредникам, сбывающим на суда Компании далеко не самую лучшую провизию, но Виллем предпочёл не углубляться в вечную для всех наёмичей тему насчёт скверной жрачки.

— Да я не о сухарях. Вот скажи, десны-то у тебя не побелели, случаем?

Михель не был, конечно, железно уверен, что Виллем не зашвырнёт в раззявленный его хлебальник какую-нибудь гадость — допустим, изрядную толику крысиного яда, — но рот всё же послушно раскрыл. Виллем, призвав в свидетели юнгу, разглядел, что — да, действительно белесоватые.

— Не хотелось бы тебя пугать, — голос у Виллема стал ну прям как у чадолюбивого папаши, — но это ведь вполне может быть скорбут ^[69].

— Обычное дело, говорят, в этих краях, — поддакнул юнга.

— Намекаешь, что мне надо рядышком могилку отдалбливать?

— Да нет, что ты! Просто шкипер поручил мне присмотреть, что и как у кого. Остальные вроде здоровые, так как более привычны, а вот ты, парень, мне не нравишься. Признаки налицо. — Виллем многозначительно замолчал, чтобы Михель прочувствовал трагизм своего положения, а затем бросился «на выручку»: — Однако скоро это ничего не будет значить, потому как в наших руках оказался эликсир от этой напасти. Да, да, не удивляйся! Я говорю о свежей медвежьей печени. Первейшее лекарство от цинги! Сейчас я приволоку тебе кусочек. Корнелиус уже предупреждён и вредничать не станет. Ну как? Если от сырья душу воротит, он тебе и зажарит по-скорому...

— Чегой ты, Виллем, прям исхлопотался весь?

— Объясняю ещё раз, дуралею. Завтра с утречка, по холодку, что называется, работа грядёт бешеная. Все должны быть в деле, а не отлёживаться с болячками.

Михель, которого уже изрядно начал тяготить этот разговор, узрел-таки на палубе появившегося шкипера. «Сейчас и глянем воочию, что почём и кто за кого». И — во всю мощь лёгких:

— Волоки побольше своей медвежьей печёнки! Чтобы уж наверняка выздороветь!

— Чего?! — заревел в свою очередь Адриан. — Виллем, стервец, а ну-ка, подь ко мне! Живее!

Дальнейшего Михель, к великому своему сожалению, не видел: шкипер предусмотрительно уволок виновного к себе в каюту. Но, судя по довольно жалкому виду Виллема, явно божившегося, что это всего лишь невинная шалость, словесными внушениями дело не ограничилось. Виллем, не глядя по сторонам, шустро юркнул на камбуз — искать утешения у Корнелиуса.

«Печёнкой закусывай!» — крикнул ему вдогон Михель, но только мысленно: с этого интригана на сегодня и так достаточно.

Немного погодя подвалил и шкипер. Михель не стал особо ему улыбаться и раскланиваться: на то тебе, мужчина, и пост доверен, чтобы порядок блюсти.

— За нашими орлами глаз да глаз. — Непонятно было, осуждает Адриан либо гордится. — Виллем, смотри-ка, чего удумал! Кабы я не пресёк своеручно...

— Спасибо, конечно, Адриан. Только так и так не стал бы я из рук Виллема что-нибудь брать. Равно как и печёнку эту его расхваливаемую, даже хотя бы и в сметане тушёную. На худой конец, вместо себя бы заставил попробовать.

— Да уж, явно занемог наш Виллем. И имя его недуга — излишняя подозрительность. Пострадал ведь в своё время от вояк, как и многие прочие.

На следующий день уже к полудню все были черны ровно трубочисты. Брови выгорели начисто. Шкипер-то всю растительность с лица предусмотрительно снёс, невзирая на холод, а вот недогадливому гарпунёру пришлось изрядно над своей мужской гордостью потрястись, то и дело в ближайший сугроб макая. И то сказать: сначала бороду хлопья жирной сажи обильно оснастили, потом смолистые угольки из печи во все стороны начали постреливать. Плюнул он в конце концов — лишь бы пламенем не занялась! — и к обеду уже имел кличку «Полубородый».