— Бабу свою благодарите. Если бы не она... — долетело вдруг до него.
— Что ты сказал? — рванулся к Счастливчику янычар. — Она жива?
Тот широко оскалился, но ответить уже не успел: рыжебородый солдат вдруг прокричал, повернувшись к корме:
— Синьор, вот те двое о ком вы говорили!
При этом он задрал голову и вытянулся, как на параде.
— Так это и есть ваши друзья, синьора? — прозвучал сверху чей-то сочный и в высшей степени насмешливый голос. Судя по всему, это он отдал команду спустить на воду вёсла.
Тут только Януш заметил, что на высокой корме венецианской галеры, небрежно опираясь на резной борт, стоит некий черноглазый господин с тонким лицом и клиновидной бородкой. Облачённый в латы с золотой насечкой, он сверкал на солнце, как новенький динар. Но не это сверкающее великолепие заставило янычара тут же забыть обо всех своих треволнениях. Рядом с «динаром» стояла Ирина. Живая и невредимая...
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1
Прошло уже больше месяца с того дня, как Франческо и янычар отплыли на греческом корабле. Удалось ли им добраться до Константинополя и найти Ирину? А, если удалось, сумели ли выбраться с ней из города? А может быть, их уже давно нет в живых?
Все эти вопросы не раз задавал себе Джорджио Марза, консул Венецианской фактории в Трапезунде, и, чем больше проходило времени, тем неутешительней звучали его собственные ответы, тем безумнее казалось затеянное им когда-то предприятие.
По обрывочным, с большим опозданием доходящим до Трапезунда слухам, ромейская столица пока держалась. Но надолго ли ещё хватит ромеев, не знал никто.
К началу июня почти опустел некогда шумный трапезундский порт. А ведь ещё совсем недавно у его причалов тёрлись боками десятки длинноносых галер, пузатых нефов и огромных каррак. Но с той поры, как турки осадили Константинополь, всё меньше кораблей прорывалось в Понтийское море из Босфора. Да и желающих сплавать к европейским берегам тоже было немного. А те, кто на свой страх и риск всё-таки отправлялись к другим морям, назад уже, как правило, не возвращались. Одно слово — блокада...
Каждое утро с надеждой смотрел Марза на запад, и всякий раз, когда из-за гористого берегового края вдруг появлялись паруса незнакомого судна, сердце купца замирало. Он мысленно молил Господа о чуде, но, увы, плывущие над водою паруса опять привозили в город не его маленькую птичку, а какого-нибудь торговца из Синопа. И ещё: с каждым прожитым днём Марза всё острее ощущал своё одиночество.
Он и сам не ожидал, что за такой короткий срок их знакомства успеет так привязаться к жене. Но как говорится, большое видится на расстоянии. И это расстояние сейчас представлялось Марза таким огромным и непреодолимым, что от ощущения собственного бессилия, от невозможности что-либо исправить, несмотря на все свои немаленькие деньги, влияние и власть, он порой беззвучно рыдал по ночам. Но об этом знали лишь луна, что в ясные ночи любила заглядывать в раскрытое окно его спальни, да деревянное распятие над изголовьем.
Только день спасал Марза: многочисленные дела и заботы не давали ему оставаться наедине со своим горем.
Но наступала ночь, и им снова овладевала тоска...
В одну из таких ночей у купца здорово разболелось сердце. К сердечной боли добавилась ещё боль в сломанной ноге. Не помогали ни успокоительная настойка, ни компрессы. Купец промаялся всю ночь и заснул лишь под утро. Даже не заснул — провалился в какой-то чёрный мешок. Проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.
— Хозяин, проснись, хозяин.
Это был слуга, прислуживающий ему по утрам. Судя по его возбуждённому виду и по тому, что он вообще осмелился будить своего хозяина, случилось что-то действительно важное. Увидев, что консул открыл глаза, слуга показал рукой на дверь:
— Там...
— Что там, Беноццо... — раздражённо начал было купец и вдруг понял, что ТАМ.
А слуга, клокотнув от волнения горлом, наконец закончил:
— Синьора, синьор... Она здесь...
— Беноццо... — купец сел на постели и рванул завязки ночной рубашки. — Скорее... Одежду... Умываться...
Слуга метнулся к резному столику у двери, на котором уже стоял медный таз с розовой водой и кубок с настоянным на мяте вином для полоскания ...
Марза не помнил, как оделся, как на враз ослабевших ногах спустился по каменной лестнице во внутренний двор, ещё до конца не веря в происходящее.
Но внизу действительно стояла она — его маленькая птичка, его отрада, его надежда, единственное существо, к которому он, оказывается, был так сильно привязан. В серых глазах жены радость пополам с настороженностью.
«Отвыкла, от меня отвыкла», — понял купец.
Рядом с ней стояло ещё трое: янычар (Марза сразу узнал его), какой-то худенький монашек и смутно знакомый франтоватый молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой. Но всё это Марза заметил лишь мельком. Рассеянно кивнув франтоватому и тут же мгновенно вспомнив, что это капитан одной их боевых охранявших торговые корабли фактории галер, он взял жену за руки и прижал их к своей груди. Ему показалось повзрослевшим её осунувшееся лицо, но от этого она стала ещё краше, ещё желаннее. Рыжие волосы были собраны на голове в подобие короны.
— Драгоценная моя, драгоценная... моя маленькая птичка, — выдохнул наконец он, не сводя с неё взгляда и не замечая текущих по лицу слёз. Глаза Ирины тоже набухли слезами. От неё восхитительно пахло морем, загорелой кожей, молодым женским потом...
Рядом нетерпеливо кашлянули, и купец словно очнулся.
— Прошу прощения, синьор... — повернулся он к худощавому.
— Лоренцо... Лоренцо Скрудато, — наклонил в поклоне голову тот.
— Капитан Лоренцо, прошу в мой кабинет. И вы... тоже, — бросил он янычару и монашку. — Беноццо, проводи... И вели подать вина...
Беноццо, мягко выступив из-за спины хозяина, попросил гостей следовать за ним. А купец уже обратил свой взор на толпящуюся во дворе прислугу.
— Джульетта, Розалинда, где вы там? — раздражённо крикнул он. — Хватит глазеть: ну-ка, быстро помогите синьоре привести себя в порядок с дороги.
Из толпы выпорхнули две молоденькие служанки.
— Я не прощаюсь с тобой, моя птичка, — сказал купец, с неохотой выпуская из рук нежные ладони супруги. — Ведь нам ещё о многом надо поговорить...
2
— Константинополь пал, — и это было первой новостью, которую сообщил консулу Лоренцо Скрудато, прежде чем пригубить поданный ему кубок с терпким трапезундским вином.
Они сидели в резных, обитых бычьей кожей креслах подле распахнутого окна, и тёплый пахнущий морем ветер мягко касался их лиц. За спиной консула безмолвной тенью застыл Беноццо.