— Константинополь пал! Турки захватили город!
Эта новость заставляла их выпучивать глаза и кричать то ли от радости, то ли от досады. Гребцы, которые сидели внизу прикованными к своим лавкам слева и справа от помоста, тоже пришли в возбуждение. Некоторые даже повскакивали со своих мест, а кое-кто даже зарыдал в голос, нисколько не стесняясь своих слёз.
Ирина казалась спокойной, только очень бледной. Встретившись взглядом с Янушем, она ободряюще улыбнулась: мол, всё будет хорошо. Он заметил, что у неё дрожат руки. Тем временем пираты кричали:
— Капитан, мы же говорили, что надо было плыть в Константинополь! Хромой со своей командой поплыл и теперь наверняка вернётся с богатой добычей. А мы упустили свой шанс! И всё из-за тебя, капитан!
Эти слова привели главаря пиратов в ярость. В сердцах он топнул ногой и схватился за саблю. Ноздри его раздувались, челюсть задвигалась, а оспины на лице побагровели. Казалось, ещё немного — и он либо разразиться проклятиями, либо раскроит кому-то череп. Но вместо этого капитан вдруг поднял руку, призывая команду к молчанию. Дождавшись, когда смолкнут шум и крики, заговорил. Голос его звучал отрывисто и зло.
— Идиоты, вы забыли про турецкие Хиссары, что сторожат вход в Босфор. Хромому может и перепадёт что-то в Константинополе, но сможет ли он вернуться назад со своей добычей? Турки, пока им нужны были корабли и люди, пропускали всех без разбору. Но пропустят ли Хромого обратно? А может, ограбив, отправят на дно?
Пираты озадаченно молчали.
— У нас есть кое-что получше, чем какой-то призрачный шанс... — продолжал тем временем капитан. — Вот эта женщина.
С этими словами он указал на Ирину. По толпе прокатился недоумённый гул.
— Да-да, вот эта женщина! — возвысил голос капитан и, уже обращаясь к Ирине, спросил:
— Итак, женщина, ты утверждаешь, что ты жена богатого купца из Трапезунда и он заплатит за тебя и твоих друзей (тут он впервые глянул на Януша с монашком) большой выкуп?
При слове «выкуп» пираты одобрительно загудели.
— Да, я утверждаю это.
«Выкуп... Она предложила им выкуп. Вот почему пираты до сих пор не тронули её», — пронеслось в голове янычара.
— Хорошо... — кивнул капитан и продолжил уже с угрозой в голосе. — Осознаешь ли ты, женщина, что в случае обмана или отказа твоего мужа платить — тебя и твоих друзей ждёт мучительная смерть? Страшная смерть... Но прежде с тобой пообщаются мои головорезы.
Раздался радостный гогот.
— Да, осознаю, — твёрдо ответила Ирина, выдерживая тяжёлый взгляд капитана.
— Ну что ж... — тут главарь пиратов позволил себе улыбнуться. — Я поверю тебе, женщина.
Затем он снова обратился к команде:
— Итак, решено: идём в Синоп. Оттуда мы пошлём к купцу нашего человека (главарь выразительно посмотрел на Счастливчика) Женщину запереть в моей каюте, этих двоих — в трюм.
Януш не удивился выбранному курсу: он знал, что в Синопе располагался большой невольничий рынок, а в городской порт, с негласного и далеко не бескорыстного дозволения местного эмира, частенько заходили груженные награбленным добром и рабами пиратские корабли. Но только захочет ли купец платить за всех троих пленников? Ирина слишком хорошего мнения о своём муже. Да и с какой стати ему сдались неудачник-янычар и какой-то приблудный монах, которого он даже и в глаза не видел. «Скорее всего, купец выкупит только её, а нас в лучшем случае ждёт участь галерных рабов. И значит, мои друзья тоже погибнут», — так в отчаянье думал янычар, пока его и монашка вели по помосту к ведущей вниз лестнице. Спустившись по ней, они оказались среди прикованных к лавкам гребцов. Здесь нестерпимо воняло застарелым потом и мочой. «Вот что, скорее всего, ждёт и нас», — тоскливо подумал юноша, глядя на их покорные, щедро исполосованные бичами надсмотрщиков спины.
Один из пиратов открыл в палубе люк и по одному столкнул пленников в его чёрную пасть. Потом люк захлопнулся, и они оказались в кромешном мраке...
5
Некоторое время сидели молча. Понемногу глаза их привыкли к темноте, и они стали различать силуэты друг друга. Первым нарушил молчание Никита:
— Это нам за того пловца. За то, что дали погубить христианскую душу...
Его спутник, устроившийся в противоположном конце темницы, вяло возразил:
— Не мы убили его.
— Да, веслом по голове били не мы, но ведь мы даже не попытались его спасти. В лодке ещё были мешки, которые...
Янычар раздражённо перебил:
— Послушай, монах...
— Я не монах, а послушник…
— Да какая, к шайтану, разница: монах, послушник! — взорвался вдруг янычар. — Если бы ты только знал, сколько невинных душ я загубил! Если бы ты только знал! Да и тебя чуть не зарубил два дня назад. Помнишь?!
Ещё бы не помнить! У Никиты даже мороз по коже пробежал при воспоминании о том страшном дне.
— Так что смерть того несчастного пловца ничего уже не добавит к моей пропащей душе....
— Так надо же молить о прощении! — горячо воскликнул Никита.
— Кого молить: Аллаха или Христа? Я думаю, ОНИ ОБА уже давно не слышат меня... Слишком много во мне накопилось зла... — ответил янычар и тяжело вздохнул.
— Нет никакого нашего падение, которое не простил бы нам Отец Небесный, если мы с покаянием возвращаемся к нему...
— Твоими устами, монах, только щербет есть, — мрачно отозвался янычар.
В трюме снова воцарилась тишина. Над их головами гудела палуба, щёлкали бичи надсмотрщиков: на галере вовсю готовились к отплытию.
— Когда-то мой учитель рассказал мне притчу, — снова заговорил Никита. — О двух волках, сидящих в человеке. Один волк — зло, другой — добро. И волки эти вечно борются друг с другом...
— И что с того? — буркнули из противоположного угла.
— А то, что всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь...
6
В тёмном и душном закутке под палубой, в котором даже невозможно было встать в полный рост, они быстро потеряли ощущение времени. Ориентировались лишь по барабану (его молчание означало, что гребцам дали немного отдыха), и по еде (с того момента, как пленников бросили в трюм, её им давали раза три). Происходило это всегда так: люк над головой внезапно распахивался и чья-то рука спускала кувшин с водой, следом летели два сухаря. Вода в кувшине была противно тёплой и затхлой, сухари пахли плесенью, но оголодавшими пленниками и это почиталось за счастье. Поскольку люк находился в тени, под помостом, определить день на палубе или ночь не представлялось возможным. Одно лишь можно было сказать точно: всё это время они находились в море. Шли преимущественно на вёслах: задающий ритм барабан звучал, практически не переставая.