Гибель Царьграда - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Порутчиков cтр.№ 43

Януш не мог не оценить предусмотрительности старика. Вот и вином их напоил, чтобы спали крепче. А сам, припомнил вдруг юноша, глотнул раза два, не больше. А может, вообще только делал вид, что пьёт?

Но, несмотря ни на что, надо было двигаться дальше. Янычар почти физически ощущал, как уходило отпущенное купцом время.

Возможно, им ещё повезёт и на пути встретится какое-нибудь рыбачье поселение, где можно будет раздобыть лодку.

С такими мыслями он первым, подавая пример своим растерянным спутникам, зашагал вдоль береговой кромки в сторону поднимающегося из-за горизонта солнца...

Шли всё утро и почти весь день, но берег был всё также дик и безлюден.

Справа, в четырёх-пяти полётах стрелы от них, сплошным зелёным валом тянулись с запада на восток Понтийские горы, над которыми застыли белые, изодранные ветром облака. Слева, в нескольких шагах — расстилалось бескрайнее синее море.

Впрочем, ушли они недалеко: спутники Януша, на беду, оказались плохими ходоками. Особенно быстро уставала женщина. И хотя гордость не позволяла ей просить об отдыхе, Януш всё видел сам и делал частые остановки.

За всё это время они не перекинулись и словом, если не считать коротких команд, которые отдавал Януш, когда надо было остановиться на отдых или снова отправляться в путь. Лишь плеск набегающей на берег волны, хруст гальки под ногами, да тоскливый крик какой-нибудь одинокой птицы, что порой пролетала над их головами, нарушали царящую вокруг тишину.

Дорогу им то и дело преграждали сбегающие к морю ручьи с ледяной водою и похожие на слоёные пироги скалы, поросшие кустарником или редким уходящим к горам лесом.

Один скалы — и таких было большинство — имели дружелюбно покатые спины и позволяли легко на себя взбираться, другие с неприступной надменностью взирали на путников, и последним ничего не оставалось, как искать обходной маршрут, который зачастую проходил по узкой, обрывистой береговой кромке, а то и вовсе вынуждал их вплавь огибать очередного неприветливого великана. По счастью, плыть пришлось всего лишь дважды...

Ручьи же, весело журчащие меж каменистых россыпей, были в основном мелки и легко преодолимы. А там, где их потоки казались Янушу чересчур бурными или глубокими, он без лишних слов брал женщину на руки и, не обращая внимания на её протесты, переносил на другую сторону.

В конце концов весь этот путь сильно вымотал даже двужильного, привыкшего к походной жизни янычара, который всё больше понимал, что без лодки им до Трапезунда не добраться.

К вечеру небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, вскоре превратившийся в настоящий ливень. Море тоже разгулялось не на шутку. За пеленой дождя было видно, как вздымаются к низкому небу и тяжко опадают серые бесконечные валы, как со страшным грохотом обрушиваются они на пустынный берег, без солнечного света сразу потерявший всё своё дикое очарование. Как тут не вспомнить коварного старика — не иначе это он накликал шторм.

Путники успели вымокнуть до нитки, прежде чем нашли наконец укрытие: небольшую расщелину в скале, куда едва-едва смогли втиснуться, временно позабыв про всякого рода условности. Да и какие могут быть условности, когда с неба хлещет холодная вода, а тебя самого бьёт мелкая дрожь и согреться практически невозможно. Но в тесноте, как говорится, но не в обиде, да и вместе всё-таки теплее. О костре при таком ливне приходилось лишь мечтать. О еде, впрочем, тоже.

Никита, по примеру турка, даже положил в рот небольшой камешек и теперь теребил его языком, тщетно пытаясь не думать о съестном. Однако перед глазами упрямо вставала тушенная в горшочке фасоль — излюбленное монастырское блюдо во время постов. Он даже почувствовал во рту её неповторимый вкус и, забывшись, едва не проглотил камешек.

— Ненавижу! — вдруг сказала зажатая меж своими спутниками Ирина, глядя прямо перед собой. — Ненавижу мусульман за то, что они сделали с моим городом! За то, что лишили меня дома и родины!

Тут же шевельнулся сидящий справа турок, отчего жену купца ещё сильнее прижало к дрожащему от холода иконописцу, и с неожиданной издёвкой спросил:

— А что они сделали с твоим городом?

Спросил и сам же ответил:

— Они всего лишь захватили его... По праву сильного. Мы были сильнее, поэтому и победили. Закон жизни: мир принадлежит сильным.

При этом в лице его проступило что-то хищное. Но женщину это не испугало:

— Ты не нрав, турок! — воскликнула она с вызовом.

— Я — не турок! — неожиданно резко отозвался тот. Лицо его исказилось гневом. — Слышишь, женщина? Я — не турок.

— А кто же?

— Серб... Я — серб, а не турок. Мальчишкой меня вывезли из родного дома и силой обратили в магометанство...

— Не важно: турок ты или серб, но всё равно, ты не прав. Слышишь? Ты. Не. Прав. Миром правит любовь. Она сильнее любой грубой силы, она даже сильнее ненависти, ибо вечна и всепобеждающа....

Никита хотел добавить к этой горячей тираде слова апостола Павла о том, что «любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится...», но не успел. Турок, оказавшийся вдруг сербом, насмешливо спросил Ирину:

— Так, где же была твоя любовь, женщина, когда турки бесчинствовали в Константинополе? Почему она не спасла его жителей от турецких сабель?

— Значит, такова была воля Господня, — вмешался наконец в разговор иконописец. — Нам не дано предугадать Его замысла. Как говорил мой учитель, мы видим лишь изнанку ковра, не ведая его истинного узора. Значит, для чего-то надо, чтобы магометане владели Городом... Быть может, это не конец, а начало чего-то нового...

— Только всё равно очень грустно... — выдал он вдруг по конец и вздохнул.

— Ничего — отольются им ещё наши слёзы! — стиснув зубы, прошептала Ирина. Глаза её мстительно сузились.

— А как же любовь, которая сильнее ненависти? — усмехнулся янычар.

Женщина зло глянула на него и снова уставилась во мрак. По щекам её текли слёзы...

Некоторое время все трое молчали, слушая, как совсем рядом, за дождевой завесой, тяжело и страшно ворочалось невидимое в ночи море.

— Как тебя зовут, серб? — вдруг спросила Ирина.

— Януш... Януш меня зовут... — буркнул янычар, всем своим видом показывая, что не расположен к дальнейшей беседе. Внезапно её рука мягко коснулась его плеча.

— Расскажи мне, пожалуйста, о себе. Если ты, конечно не против... Януш.

Он с подозрительным видом покосился на женщину: уж не насмехается ли она над ним. Но нет, её глаза были абсолютно серьёзны, и не было в них больше ни злобы, ни ненависти.

— Да что тут рассказывать... — смутился он и неожиданно для самого себя вдруг взял и рассказал всю свою жизнь до того момента, как оказался в храме Святой Софии. За всё время своего рассказа он ни разу не взглянул ни на женщину, ни на монашка.