— Не хочу.
Да и мне-то не хотелось. Ноги были как свинцовые. Но Роза любила танцевать. И Джеймс тоже — помню, как накануне отправки флотских новобранцев я неуклюже отплясывала с ним буги-вуги. Сейчас они бы пошли танцевать. И я через силу сделаю это за них.
Я подошла к площадке, и веселый француз втянул меня в танцующую толпу. Я танцевала с ним, потом с его приятелем, не слушая любезности, которые они нашептывали мне на ухо. Я закрыла глаза и двигалась под музыку, стараясь… Нет, не забыть о нависшей туче горя, но хотя бы жить под ней. Пусть сейчас у меня ватные ноги, но, может, когда-нибудь я выберусь к ясному небу.
Сменялись мелодии, и я танцевала, Финн поглядывал на меня, нахохлившись над бутылкой пива. И если б не цыганка, все, наверное, было бы хорошо.
Я отошла в сторонку поправить развязавшийся шнурок, Финн, не допив свое пиво, встал из-за стола, и мы одновременно увидели смуглую старуху в линялом цветастом платке и яркой юбке, которая вошла в кафе, таща за собой тележку. Может, это была не цыганка — откуда мне знать, как выглядят настоящие цыгане? Сложив ладонь горстью, старуха что-то прошамкала, и тут на нее ястребом налетел хозяин кафе.
— Не попрошайничать! — Он толкнул ее и скривился, точно увидел крысу в своей кухне. — Пошла отсюда!
Старуха, явно привычная к такому обращению, вышла на улицу. Хозяин отер руки о фартук.
— Сволота цыганская, — пробурчал он. — Сослать бы их всех к чертовой матери!
Увидев перекошенное бешенством лицо Финна, я кинулась к нему, но не успела. Он грохнул бутылкой о стол, разнеся ее вдребезги, в два прыжка подскочил к опешившему хозяину, схватил его за грудки и мощным джебом сбил с ног.
— Финн!
Мой крик потонул в звоне разбитой посуды — падая, хозяин свалил столик. Финн пинком перевернул его на спину и, присев, прижал коленом к полу.
— Ты… говно… собачье… — раздельно произнес он, сопровождая резким ударом каждое слово.
Звук был такой, словно на столешнице отбивали мясо.
— Финн!
Сердце мое засбоило. Расталкивая перепуганных женщин и мужчин с салфетками на шее, я кинулась к Финну, но меня опередил официант, схвативший его за руку. Финн впечатал кулак ему в лицо, из расквашенного носа официанта брызнула кровь, яркими пятнами украшая упавшую скатерть. Парень попятился, и Финн вновь занялся хозяином. Тот вопил, пытаясь прикрыться руками.
Меня оттаскивали вшестером, когда я бил его головой о дверной косяк. Слава богу, успели оттащить, прежде чем я раскроил ему череп, — так рассказывал Финн о драке, из-за которой угодил в тюрьму.
Пусть нынче я одна, но никто никому не раскроит череп. Что было мочи, я вцепилась в плечо Финна, твердое, как валун.
— Финн, прекрати!
Он развернулся и врезал непрошеному миротворцу. В последний момент Финн увидел, что это я, но остановить свой кулак уже не успел. Жесткий удар пришелся мне в подбородок. Схватившись за лицо, я опрокинулась навзничь.
Финн побелел, как мертвец, и уронил руку.
— О, господи… — Он вскочил, забыв об окровавленном хозяине. — Боже мой, Чарли…
— Все в порядке. — Я потрогала разбитую губу. Пустяки, главное — он оставил в покое хозяина, с лица его исчезла гримаса слепого бешенства. Сердце мое стучало, как после сумасшедшего бега. Я встала и шагнула к нему. — Ничего страшного.
Финн вздрогнул. В глазах его стоял ужас.
— Боже мой… — вновь прошептал он и, растолкав ошалевших посетителей, опрометью выскочил из кафе.
Официанты помогли подняться избитому хозяину, а я, даже не взглянув на него, бросилась вдогонку за Финном, который, пробежав мимо гостиницы, скрылся на парковке. За рядами «пежо» и «ситроенов» я разглядела длинный силуэт «лагонды». Финн был на заднем сиденье, как в тот наш ночной разговор в Рубе. Он склонился к коленям и увидел меня, лишь когда я открыла дверцу и уселась с ним рядом.
— Уйди, — глухо произнес он.
Я взяла его за руку. Костяшки были ободраны до крови.
— Ты поранился…
Носового платка у меня не было, и я осторожно накрыла ссадины ладонью. Финн отнял руку и взъерошил волосы.
— Надо было размозжить башку этому говнюку.
— И ты снова очутился бы в тюрьме.
— Туда мне и дорога. — Финн сгорбился, обхватив руками голову. — Я тебя ударил, Чарли.
Я потрогала губу, кровь уже не шла.
— Ты же не видел, кто тебя схватил. А разглядев меня, хотел остановиться…
— И все равно ударил. — Взгляд его полнился виной и злостью. — Ты не дала мне его убить, а я тебе вмазал. Зачем ты здесь, Чарли? Сидишь рядом с такой сволочью.
— Ты не сволочь, Финн. Ты в раздрызге, но вовсе не сволочь.
— Да что ты знаешь…
— Я знаю, что мой брат не был сволочью, хотя молотил кулаками в стену, орал матом и боялся толпы! Он надломился. Как ты. Как Эва. Как я, когда забила на учебу и либо рыдала в кровати, либо трахалась с противными мне парнями. — Я не сводила глаз с Финна, стараясь, чтобы он меня понял. — Но ведь то, что сломано, можно поправить.
Я очень хотела ему помочь. Залечить его раны, чего не сумела сделать для Джеймса. И для родителей, безумно по нему горевавших.
— Тебе здесь не место, — прохрипел Финн. Плечи его напряглись. — Поезжай домой. Роди чадо и живи своей жизнью. Ничего хорошего не выйдет, если будешь болтаться с калеками вроде Гардинер и меня.
— Никуда я не поеду.
Я потянулась к его руке. Финн ее убрал.
— Не надо.
— Почему?
Прошлой ночью мы сидели плечом к плечу и пили виски, потом я положила голову ему на колени, он перебирал мои волосы, и в том не было никакой неловкости. А сейчас он весь ощетинился, между нами возникло осязаемое напряжение.
— Вали из машины, Чарли.
— Почему? — повторила я.
Черта лысого я отступлю.
— Потому что в моем состоянии можно только пить, махать кулаками и трахаться. — Глядя перед собой, Финн говорил ровно и зло. — Первым я занимался вчера, вторым — двадцать минут назад. И сейчас мне хочется одного — сорвать с тебя это черное платье. — Он ожег меня взглядом. — Так что уходи подобру-поздорову.
Если уйти, он так и просидит здесь всю ночь, снедаемый виной, злостью и воспоминанием о мертвой цыганочке.
— Как ни крути, она умерла, а ты — живой, — повторила я Эвины слова. — Мы оба живые.
Я притянула его к себе, запустив пальцы ему в волосы.
Губы наши соединились намертво и не разомкнулись, даже когда Финн меня приподнял и верхом усадил себе на колени. Щеки наши были мокры от слез. Финн сдернул бретельки платья с моих плеч, я так рванула его рубашку, что брызнули пуговицы. Мы срывали друг с друга одежду, и нам было все равно, что кто-нибудь нас может увидеть через окно машины. На пути в Орадур наш поцелуй был невероятно нежен, а сейчас Финн буквально впился в нежную плоть меж моих грудей, щекоча меня ресницами. Я прижалась щекой к его волосам и стала расстегивать ремень его брюк. Финн меня обнял и замер, загнанно дыша.