– Точно.
– Оттуда каждый месяц приходили пятьдесят ливров.
– Пятьдесят ливров! – Названная сумма меня изумила. Мне она казалась целым состоянием.
– Мы иногда столько зарабатываем за несколько часов.
– Это мои деньги? Те, что прислали из Версаля. Я могу их забрать?
– Как забрать?
– Ведь эти деньги – оплата моих услуг.
– У меня нет полномочий выдавать такие средства.
– Но деньги ведь предназначались мне, не так ли? Это мое жалованье.
– Вполне возможно, но у меня нет полномочий.
– Прошу прощения, но теперь мне будут платить? – настаивала я. – Теперь, когда я вернулась, у меня будет жалованье?
– Мне ничего не говорили, ни о том, что надо платить, ни о том, что платить не надо.
– Королевская семья за трапезой – это же я сделала головы. Это моя работа.
– Неужели? И что с того?
– Разве мне за них не заплатят?
– Что вы от меня хотите, мадемуазель? Мне об этом никто и слова не сказал, ни да, ни нет. А без указания деньги не переходят из рук в руки. У вас такой несчастный вид. Не огорчайтесь вы так, я тут ни при чем. Я складываю, я вычитаю. Я понятия не имею, что вы за птица. И я прошу вас: успокойтесь!
– Давайте вернемся к работе, мадемуазель, – произнес Жорж.
– Полагаю, так будет лучше, Жорж, – ответила я.
– Не печальтесь, мадемуазель.
– Нет, Жорж, я просто надеялась.
А когда наступил вечер, по зданию прокатилась волна нарастающего гудения, после чего все предметы в мастерской затряслись.
– Это публика, – пояснил Жорж. – Двери раскрылись, и вошла толпа посетителей. Тут у нас обычно все трясется и даже падает, пока они не уйдут. Как говорит вдова, это хороший шум! Она называет это процветанием.
Все здание, оживленное людьми с улицы, сотрясалось. Чуть позже мой хозяин набросил пальто и вышел.
– Он часто выходит вечерами, – рассказал Жорж, – с Жаком и Эмилем.
– И куда они ходят?
– Точно не знаю. По каким-то притонам и питейным заведениям, где драки и поножовщина дело обычное. Опасные, в общем, местечки. Теперь, когда он ушел, хотите увидеть их всех? Там есть щелочка.
Жорж, взяв меня за руку, повел по черной лестнице и потом по темному коридору. Мимо нас прошел человек – еще одно новое лицо.
– Ты что делаешь, Жорж? – поинтересовался он.
– Да показываю мадемуазель Гросхольц, где тут что.
Неужто я нуждалась в том, чтобы мне показывали, где тут что? Увы, да.
– Чего это ты тут шатаешься? – Из полумрака выплыло лицо паренька, почти утонувшее в огромном воротнике. Он свирепо щурился, а его глаза были расставлены так широко, что казались размещенными на разных сторонах головы. – Тебе тут нельзя.
– Я Мари Гросхольц.
– Да ну! Ну и что?
– Я сделала королевскую семью.
– А я-то думал, это Бог их сделал! – Парень вперил в нас сощуренный взгляд так, что каждый глаз по отдельности смотрел на меня и на Жоржа, после чего, ухмыльнувшись, он исчез во тьме.
– Это Андре Валентен. Билетер. Вообще-то у нас с ним никаких общих дел нет.
– Хорошо, что так.
– Ну вот мы и пришли.
И он показал мне дырочку, проверченную в стене. В нее можно было увидеть заставленный множеством восковых людей просторный зал, по которому расхаживала толпа живых людей, рассматривающих восковые статуи. Сколько же их тут было!
– Думаю, здесь собрался весь Париж, – заметила я.
– Думаю, так и есть.
Старый театральный реквизит исчез. Скудно освещенный зал купался в полумраке. Стены выглядели так, словно сквозь них сочилась вода. По залу ползали большие черные тени. Убийцы и убитые мрачно застыли в характерных позах. Это был «Салон великих воров». Здесь расположились самые отъявленные субъекты. Повсюду стояли фигуры негодяев, нагло кичащихся своими проделками. А живые люди двигались вокруг мертвых душ и вскрикивали или похохатывали при виде их застывших лиц. Там и сям были расставлены скамейки, где любой посетитель мог присесть и передохнуть подальше от этой нечисти.
– Видите господина, спящего на скамейке? – спросил Жорж.
Я увидела на скамейке мужчину средних лет, свесившего голову на плечо. К нему приблизились двое или трое посетителей, тыча в него пальцами и посмеиваясь. Один из них подошел и постучал мужчину по коленке. Когда тот не шевельнулся, посетитель стукнул его посильнее. А затем все трое разом вскрикнули, и я услыхала чье-то восклицание:
– Да он же восковой!
– Восковой человек притворился посетителем! – ахнула я.
– Этот спящий господин, – со смехом сказал Жорж, – восковая копия Сиприена Бушара, мастера росписи по фарфору. Он выиграл в лотерею.
А лотерея, как объяснил мне Жорж, разыгрывалась каждые полгода. Это было шумное публичное событие: в мешок складывались бумажки с именами, и тот, чье имя вытаскивали, становился новым экспонатом музея восковых фигур. До сих пор было три победителя лотерей: судомойка, парикмахер и мастер по росписи фарфора. Их расставили в зале среди знаменитых и одиозных персонажей. Судомойка рядом с убийцей, парикмахер рядом с вором, художник по фарфору рядом с невестой-утопленницей.
– Ну и задумка! – покачала я головой.
Все шумы расширенного Обезьянника, его трескотня и перестуки, его беспорядочные голоса и отголоски были мне в новинку. Той ночью после того, как посетители покинули здание, я примостилась на лежанке в своей мастерской и вслушивалась в дыхание здания, которое производило массу странных звуков – так дом разговаривал, и так бывало всегда раньше, но теперь звуки были совершенно иные, в них слышались новые жалобы, поэтому как только я собиралась наконец уплыть по волнам сна, так меня будил новый звук. И вскочив и вслушиваясь, я не сомневалась, что услышала чьи-то шаги неподалеку.
Глава сорок седьмая
Визит
Звуки возвращались каждую ночь, когда я лежала на своей лежанке: кто-то бился в стенку и царапался. Иногда, в полусне, мне казалось, что кто-то пробрался ко мне в комнату. И я в испуге вскакивала и глядела на дверь: иногда она оказывалась приотворена, хотя я всегда перед сном ее плотно закрывала. Наверное, успокаивала я себя, это мой хозяин бродит по дому.
Однажды ранним утром я проснулась, когда свет едва брезжил в оконце, и вдруг осознала, что не одна. Кто-то сидел на стуле передо мной.
– Привет! – произнесла я.
Ответа не последовало.