Барри Штейн, кстати, не одобрил задумку Майло, сказал, что снимать в частном клубе без официального разрешения чревато серьезными штрафами. Майло взмолился:
– Всего один дубль. Нас никто не заметит. Мне нужно лишь передать атмосферу в воспоминаниях героев – мерцающие огни, танцпол. Никакой конкретики.
– Ясно, – хмыкнул Барри. – Дерьмовая затея.
Но Майло уже не остановить. Мы снимаем с утра до вечера, без выходных. После каждого дубля он рубит воздух, как каратист, будто ни разу не смотрел фильмов с Беном Стиллером и не знает, что так делают только говнюки. Вот бы Бена сюда… Или кого угодно с мозгами, чтобы прекратить этот затянувшийся фарс.
Пока идет съемка, я вынужден без дела сидеть в аппаратной. Мне даже свой стул не дают перенести, когда мы перемещаемся, потому что я «не в штате».
Идет четвертый день. «Хармони» и «Орен» ссорятся из-за того, что ее щенок погрыз его ботинки, однако быстро успокаиваются и скрепляют мир поцелуем. Снова и снова. Несколько дублей подряд. Меня бесят декорации. И раздражает, что все постоянно хлопают и говорят на идиотском жаргоне. Предпоследний дубль у них почему-то называется «Эбби», а последний – «Мартини». Градус ЧСВ
[13] зашкаливает. Когда мои сценарии возьмут в работу, я принципиально не стану торчать целыми днями на съемках. И когда Майло попросится на площадку, я соглашусь, а потом случайно «забуду» предупредить охрану.
– Снято! – орет он после тринадцатого поцелуя и хватает Лав за руки. – Получилось хорошо. Правда ведь?
– Получилось идеально!
Наглая ложь!
Убью гаденыша! Меня все в нем раздражает: как он пьет диетическую газировку, как собирает свои белобрысые патлы в пучок, как протирает совершенно чистые очки концом футболки, чтобы все увидели его накачанный пресс. Да, мать его, на нем очки, мокасины цвета морской волны и синее поло с поднятым воротничком, и, черт побери, разве я уже не прикончил этого хлыща, когда он торговал содовой и трахал Джиневру Бек?!
Майло снова орет «Мотор!» и тянется своими грязными губами к моей Любви.
У меня непроизвольно сжимаются кулаки. Но я бессилен. Мне остается есть и смотреть, есть и терпеть. А впереди еще двадцать четыре дня изощренных пыток. Майло и Лав импровизируют диалог (не верю!), и все это лишь потому, что он хочет залезть ей в трусы.
Всё, больше не могу. Спрашиваю Форти, где тут ближайший ресторан.
– Мы на съемках, старина, – ухмыляется он и хлопает меня по спине. – Никаких гулянок, пока не закончим.
Я понижаю голос:
– А что там с нашими фильмами?
– Плохие новости прилетают быстро. Хороших приходится ждать. Не зевай и не кисни. Вот твоя работа – ты же бойфренд.
Да, черт возьми, именно так меня теперь все называют: «Может бойфренд Лав принести ей диетическую колу? Пусть бойфренд Лав найдет ее зарядное устройство».
Просто ужасно! А на седьмой день становится невыносимо.
– Может бойфренд Лав подать мне бигуди? – вопрошает парикмахер.
– Бойфренд Лав – слишком долго, – встревает Майло. – Давайте звать его просто Лав-бой.
Слово режиссера – закон. Теперь я Лав-бой. Форти советует не брать в голову. Лав считает, что это прикольно. Майло показывает нам фотографию массивного деревянного стола, который станет плацдармом для Большой постельной сцены на странице двадцать семь.
– Этот стол олицетворяет настоящую любовь, – вещает Майло. – Такую, которая когда-то связывала Хармони и Орена. Потом они забыли о ней, променяв на суррогат, однако, оказавшись на столе, снова вспомнят все.
– Класс! – хвалит Лав.
На меня Майло не смотрит и, пролистывая сценарий, облизывает губы. Дело ясное – он хочет увести ее у меня. Я готов разнести в щепки гребаный стол. Но вместо этого в четвертый раз за два часа отправляюсь к буфету (слово-то какое нашли – почему бы просто не сказать «тележка со жратвой»). Макаю тортилью в соус чили и слышу:
– Лав-бой опять в буфете?
И тут я понимаю, что если не предприму сейчас что-нибудь, то взорвусь.
Кидаю остатки лепешки в мусорное ведро и говорю Лав, что пойду на пробежку.
– На пробежку? – удивляется она.
– Да. Надо держать себя в форме.
* * *
День семнадцатый. Фильм должен называться не «Щенки и ботинки», а «Происки и интриги Майло по возвращению Лав». Я уже не помню, когда у нас последний раз был секс: съемочный день заканчивается поздно, и на двери в нашу спальню нет замка. По вечерам Лав репетирует с Майло в его комнате, на двери которой замок есть. Каждый раз, когда она заходит туда, я отправляюсь на пробежку. А Майло, сукин сын, еще и издевается: «И как ты выдерживаешь?», «Если тебе здесь скучно, можешь возвращаться в Эл-Эй, мы не против», и зорко следит, чтобы в этот момент Лав рядом не было. Придушил бы его, да не могу. Он – режиссер, а еще – «третий двойняшка», и все сразу всполошатся, если он исчезнет. Поэтому я стараюсь не зацикливаться. Фильм выйдет дерьмовый. Никто не станет его смотреть, кроме членов семьи и друзей. Но раз уж я не могу помешать им делать их гребаное кино, буду делать себе тело. Я загрузил приложение, которое подсчитывает все, что я ем, и контролирует все, что я делаю. Качаю пресс, подтягиваюсь, бегаю и мало-помалу становлюсь аполлоном, пока другие расплываются и жиреют.
День двадцать третий. Я вхожу в аппаратную после полуденной тренировки, и Лав замечает рельеф у меня под рубашкой.
– Привет, бицепс! – говорит она. – Ого, вот это да!
Майло заявляет, что ему тоже было бы неплохо потренироваться.
– Ты легко избавишься от своего животика, – отвечаю я (получи, зараза!). – Пойдем вместе на пробежку.
Там-то я тебя и прикончу!
Лав уходит гримироваться.
– Лав-бой, – ухмыляется Майло, – хочу тебя поблагодарить. За то, что ты не стал возражать против новой сцены. Хотя я бы тебя понял, чисто по-мужски. Так что спасибо, дружище.
О новой сцене я слышу впервые, и он это знает. Подмигивает мне и выскакивает из аппаратной, якобы проверить, привезли ли его драгоценный стол. Я прошу ассистентку режиссера дать мне сценарий. Та отводит глаза и протягивает листок. Читаю:
«ИНТ. КУХНЯ – ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ, ВРЕМЯ ОТДЫХА И УДОВОЛЬСТВИЙ
КРУПНЫЙ ПЛАН: Хармони ест клубнику. Смотрит на Орена. Ее соски напряжены. Она говорит, что голодна. И облизывает пальцы. ОРЕН предлагает съесть еще ягоду. Хармони говорит, что не хочет больше. 3, 2, 1. Бум! Хармони опускается на колени. КРУПНЫЙ ПЛАН: ее губы, когда она берет в рот».
Будь Майло рядом, я свернул бы ему шею. Здесь и сейчас.
ИНТ. В ЖОПУ ГРЕБАНЫЙ ФИЛЬМ! ГОРИ В АДУ, МАЙЛО!