Она обнимает меня. Я чувствую ее грудь под тонкой сорочкой. Кладет мне руки на плечи и подталкивает к столу. Расстегивает и стаскивает брюки. Опускается на колени – как в сценарии, и… Когда меня касаются ее губы, я улетаю в рай. И снова думаю о Господе всемогущем, который создает нам пары на небесах.
Я почти на пике. Приоткрываю на секунду глаза и замечаю Майло, стоящего в дверях. Интересно, сколько он слышал. Надеюсь, всё.
Закрываю глаза и слышу шум заводящегося мотора. Майло уезжает один. Возможно, мне и не придется его убивать. Ревность отступила.
Мышь ликвидировалась сама.
Я кончаю.
34
На следующее утро мы просыпаемся в дивном новом мире. Лав целует меня и по электронке пишет Майло, что передумала.
– Ты бы знал, Джо, какое это облегчение.
Я выиграл.
Но и Майло отнюдь не в проигрыше: остался жив, повеселился на концерте и почти закончил фильм.
«Я уважаю твое решение как актрисы», – пишет он ей.
Лав спускается на площадку, и не успеваю я принять душ, как приходит сообщение от Форти:
«Старина, скажи всем, что тебе срочно надо в город. За книгами или за чем угодно. У меня хорошие новости! Отель “Ритц”, номер на имя Дьюс. Жду».
Прыгаю в машину, мчусь как угорелый… и попадаю в царство кокаина. Он повсюду. Я беспокоюсь, как бы не возникло проблем с законом, а Форти лишь отмахивается.
Номер у него просто гигантский и обставлен с вызывающим лоском в черно-белых тонах, с пронзительными всполохами ослепительной зелени. Диваны и кресла завалены зелеными подушками, один в один как та, с которой любила поразвлечься, распахнув настежь окна, безвременно почившая Джиневра Бек. Здесь в окнах тоже недостатка нет: они заменяют стены.
– Зачем ты меня позвал? – спрашиваю я. – Что случилось?
– Давай выпьем!
Форти протягивает мне бокал шампанского. На нем желто-розовые плавки и распахнутый купальный халат.
– Хочешь обсудить сценарии?
Его агент должен был разослать мою работу режиссерам.
Вместо ответа Форти пытается впихнуть меня на диван между двум полуголыми шлюхами.
– Расслабься! Все свои.
Я усаживаюсь в плетеное кресло с зеленой подушкой.
– Спасибо, не хочется.
Форти ржет. А потом принимается болтать о «Щенках и ботинках». По его мнению, фильм непременно попадет на фестиваль «Сандэнс», но вот в прокат его вряд ли возьмут. Барри Штейн уже не тот. И Майло сглупил, оставив главную роль себе.
– Джейк Джилленхол правда интересовался? – спрашиваю я, потому что атмосфера располагает – не то что у нас на съемочной площадке.
– Черта с два! Это очередная дрочка Майло. Джейк в таком дерьме не снимается. Да он и сценарий не читал!
– Ого! А Лав в курсе?
Форти мотает головой:
– Думаешь, легко снять фильм, особенно такой «атмосферный», как «Щенки и ботинки»? Во все это дерьмо надо верить! Искренне! Как с реабилитационными центрами: ты торчишь там две недели, и вот наступает последний день, и тебя спрашивают: «Вы готовы вернуться?», и ты, конечно, отвечаешь «да», потому что какого хрена, не зря же ты торчал тут столько времени! Не отвечать же, в самом деле: «Не готов. А кстати, где тут достать кокса?»
Он ржет над собственной шуткой и смотрит, как одна из шлюх танцует посреди комнаты безо всякой музыки. Я спрашиваю:
– Когда ты лечился?
Ответа не получаю. Вместо этого Форти вытаскивает изо рта сигарету и сообщает:
– С утреца отымел Шелли в задницу, пока Арианна делала ей куни.
Сексуальная жизнь Форти меня не интересует, особенно в таких подробностях, поэтому я его перебиваю:
– Эй! Ты о чем хотел мне сообщить?
Он занюхивает еще дорожку.
– Сообщить?
– Зачем я здесь?
– Вопрос на миллион. Зачем мы все здесь? Для чего? Лично мне кажется, сатана послал меня в мир, чтобы всех бесить. А Лав послал Господь, чтобы всех любить.
– Форти, может, тебе еще курнуть?
Он ухмыляется, машет в сторону шлюх и снова принимается рассказывать про свои сексуальные подвиги. Думаю, врет; так или иначе, слушать все равно противно. Однако я решаю не жалеть себя. В конце концов, у каждого есть свой гнойник: трудный ребенок, инвалид-иждивенец, горб, хромота, токсичная мать… У меня, например, кружка с мочой в особняке на Род-Айленде. У Лав – брат, кокаиновый маньяк, который скачет теперь на кровати, как школьник, и рассказывает про их с сестрой детские дни рождения. Оступается, падает на пол и прикладывается головой о комод. К счастью, тут же вскакивает, под дурью даже не ощущая боли.
– Что, заинтригован?
– Форти, думаю, тебе лучше сесть.
– Нет, старина, это тебе лучше сесть!
– Я сижу.
– Тогда держись! – ревет он и хлопает в ладоши. – Выкуси, Барри Штейн!
Занюхивает еще дорожку.
– Форти, тебе, пожалуй, хватит.
Он утирает нос.
– Меган, мать ее, Эллисон!
Я отставляю в сторону бокал.
– Что?
– Ты глухой? – орет он. – Меган, мать ее, Эллисон! Выкуси, Барри Штейн!
Мое сердце заходится от волнения. Сама Меган Эллисон! Продюсер «Аферы по-американски» и «Она». Шлюха, которая танцевала, теперь сидит у Форти на коленях и кормит его тако.
– Ты хочешь сказать, что Меган Эллисон заинтересовалась «Хаосом»? Или «Третьим двойняшкой»?
– Нет, – хмыкает он, – я хочу сказать, что она заинтересовалась и «Хаосом», и «Третьим двойняшкой». Обоими сразу!
Благая весть прилетела сегодня утром. Его агент встречался с Меган за завтраком и утверждает, что предложения стоит ждать с минуты на минуту. Мы поднимаем бокалы. Шлюхи заваливаются на кровать, включают бабское ток-шоу, да еще и лижутся. Я чувствую себя не в своей тарелке, но Форти хотя бы пока в сознании. Он запрыгивает к девицам, и они его облепляют.
– Слушай сюда, старина! Только никому ни слова, чтобы не сглазить!
Договариваемся молчать, пока не будет подписан контракт. Думаю, Форти проболтается. Он снова скачет на кровати и орет:
– Запомни этот день, приятель! Скоро – очень скоро – жизнь твоя изменится. Ты станешь знаменитостью. Все будут тебя вожделеть. Да-да, тебя! Это твоя заслуга. Твой успех. Еще чуть-чуть, и такое завертится – сам себе не поверишь. Так что расслабься и наслаждайся. Заслужил. Не болтай, не присваивай, не отталкивай, не делись и не пытайся понять. Просто живи. Если сейчас нас накроет бомба, ты умрешь писателем. Замеченным, признанным. Так и живи. Здесь и сейчас.