На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Август Фон Фосслер cтр.№ 53

Начиная с Минска местность в основном дурна. Большие площади покрывают леса и болота. Деревни нищие, жители бедны. Города выстроены по преимуществу скверно, лишь в некоторых из них имеются хорошие здания, в основном церкви и монастыри, редко частные дома. Усадьбы встречаются реже, и не в каждой деревне, как в Польше, есть свой помещик. Дома вплоть до границ со Старой Россией в основном неопрятны, один и тот же покой служит для проживания людям и скоту. В бывших польских городках и деревнях много евреев, но они более чистоплотны, чем на Висле.

Большая и многолюдная деревня Добрянка, первый населенный пункт в Старой России, представляет собой огромную разницу с местностями, жители которых относятся к польской нации. Дома там, хоть и составленные также из положенных друг на друга бревен, все же более просторные, удобные и чистые. В оконные проемы вставлены стекла, комната обогревается хорошей печью, лучше сработаны начисто выскобленные столы и скамьи, пол не покрывает застарелая грязь, он чисто выметен и посыпан песком. Ложе для сна находится в отдельном покое. В переднем углу висит святой образ, которому жители кланяются каждый раз, выходя и входя. Для домашней скотины предусмотрен хлев, нигде в комнатах не встретишь даже ни одной птицы. Вход в жилой покой ведет через сени, в которых находится кухня. Хозяин дома носит длинную бороду, его одежда состоит из доходящего до колен кафтана без пуговиц, подвязанного на животе кушаком, и широких штанов; на ногах юфтевые сапоги. Голову хозяйки покрывает пестрый или белый платок, она носит хорошо сидящий на ней балахон; единственное отталкивающее в нем то, что грудь подвязывается поясом. Юбка шерстяная, белая, серая или синяя, обувь из юфтевой кожи. У детей шерстяные балахоны, ноги также обуты. Платье у всех опрятное. Род их питания мне неизвестен, так как в нашем присутствии люди не ели. В большинстве домов мы вызывали отвращение, почти везде при нашем появлении святые образа немедленно уносились из жилого покоя. Другие места, через которые мы следовали в Чернигов, впрочем, не походят своей зажиточностью на Добрянку, но повсюду с удовлетворением отмечаешь, что русские больше следят за опрятностью, чем их польские соседи. Внешний вид местности, напротив, мало отличается от Польши.

В деревеньке около Чернигова наши квартиры были чрезвычайно жалки, а наше пропитание до крайности скудно. День мы обычно проводили в городе, но перед наступлением ночи каждый раз возвращались домой. Длинными вечерами мы очень скучали, а при откровенно враждебном настрое деревенских жителей против нас мы не решались ночью покидать дома. Жители часто сходились в наших комнатах за обсуждением с большой горячностью предметов, о которых мы не имели ни малейшего понятия. Однажды мы видели также празднование семейного праздника, при котором водка текла рекой и которое закончилось совершенным опьянением всех участвовавших. В другой раз молодежь в деревне развлекалась тем, что чудно переодевалась и ходила так из дома в дом . На моей квартире проходило также сватовство, на котором молодые держались довольно отстраненно и спокойно, а родители были тем более оживлены. Сцена закончилась крепким битьем по рукам.

Однажды утром на рассвете, это было 10 ноября, на квартире, которую я делил с капитаном фон Бутчем, появилось несколько пьяных, вооруженных дубинами крестьян, которые подняли нас с нашей соломенной подстилки и внятными жестами дали нам понять, что они хотят нас выгнать и что нам следует уходить, если нам дорога жизнь. На всех других квартирах в тот же час и в той же манере жители выразили то же пожелание. Так что всей массой мы тотчас же отправились в Чернигов, пожаловавшись губернатору, коменданту, начальнику гарнизона, полицмейстеру — но везде напрасно. Утомленные от пересыланий туда и обратно, мы вернулись наконец вечером в нашу деревеньку и дали знать крестьянам, что на следующее утро покинем их навсегда. Обрадованные, они оставили нас на ночь в покое, а на утро мирно отпустили в город.

Поскольку никто нам не хотел давать квартир бесплатно, мы наняли их в Чернигове за собственные деньги. Я вместе с капитаном фон Бутчем и кригс-комиссаром Крайсом нашел отапливаемую комнату у сапожника, которая вместе с необходимыми для отопления и готовки дровами стоила половину нашего ежедневного дохода. Здесь мы обустроились возможно более удобно, то есть: снабдили нашу постель соломой, каждый купил себе по стакану, ножу и деревянной миске, а сообща — железную кастрюлю, медный кофейник, оловянные ложки. Для обслуги мы взяли к нам двух вюртембергских солдат, которые иначе погибли бы, теперь же они столовались бесплатно.

Мы провели в Чернигове 10 недель, с 11 ноября 1813 года по 19 января 1814 года. Нас с радостью принимали несколько соотечественников — полковой врач Поммер, кригс-комиссар Келлер, курьер Ланг, фельдшер Бопп. В семи верстах от города еще один соотечественник, фельдшер Мауц, жил в поместье состоятельной моложавой вдовы, у которой он был лекарем и конфидентом. Наши упомянутые земляки жили в Чернигове уже долгое время. Первые двое — в большом госпитале у немецкого аптекаря, имея все основания быть довольными своим положением. Четвертый, Бопп, имел врачебную практику и тем самым обеспечивал себе намного лучшие условия для существования, чем выпало нам остальным, не-врачам. Все прежде прибывшие соревновались в любезности к нам. Они познакомили нас с местными порядками и примирили нас, насколько это было возможно, с нашей участью. Вюртембержцы регулярно собирались вместе каждый день, частью на квартирах, частью в общественном трактире, о котором я еще буду иметь случай рассказать. Разговоры вращались в основном вокруг наших перспектив на скорое возвращение в отечество. Эта тема была первой и ведущей. Вторая, не менее насущная на тот момент, касалась средств к существованию. И если первая тема всегда пробуждала радостные чувства и давала надежду павшим духом, то вторая всегда в большей или меньшей степени омрачала разговор. Наш круг часто дополняли и оживляли несколько баварцев. С французами мы общались мало, а как только стало известно об отпадении Вюртемберга от Франции, они нас очевидным образом избегали. Тем не менее я часто навешал конюшенного барона де Монтарана, который был теперь в сносном положении благодаря пересылаемым из Петербурга деньгам и иногда употреблял их, чтобы хорошо угостить лейтенанта Пешена, которому было разрешено еще на некоторое время остаться в Чернигове, и меня.

Дома, где мы обыкновенно проводили дополуденное время, мы были заняты разнообразными делами. Первым делом после просыпания было тщательное исследование белья в поисках паразитов, которых мы нахватались в обозе и от которых при всем усердии не могли избавиться совершенно. После завтрака, состоявшего из легкого кофе с хорошим белым хлебом, мы чистили платье, штопали белье, а оставшееся время до полудня обыкновенно проводили за чтением немецких книг, которыми нас обеспечивал Мауц из библиотеки своей дамы. В 12 обедали. Кусок говядины, сваренный в чугуне вместе с картофелем и репой, составлял скромную ежедневную трапезу все время, пока мы были в Чернигове. В то же время мы никогда не могли пожаловаться на отсутствие аппетита и простой едой никогда не пресыщались, поскольку ее никогда не было за столом в избытке. Питье состояло из 1 кувшина кваса, приготовленного из размолотого ячменя с дрожжами. Пополудни наносили и принимали визиты, гуляли по городу и ближайшим окрестностям, а с наступлением темноты мы регулярно собирались в одном и том же трактире, где угощались куском хлеба, время от времени парой яиц и стаканом горячего чая с водкой. В восемь расходились домой почивать.