Меланхолия сопротивления - читать онлайн книгу. Автор: Ласло Краснахоркаи cтр.№ 42

Больше всего расстраивало Валушку то, что, непростительным образом превратно истолковав дружелюбный жест, он оставил его без ответа; испытываемый от собственной неотесанности стыд несколько заглушило лишь то, что от паники, вызванной этим рукопожатием, он избавился так же быстро, как и впал в нее.

Он не мог понять, как это могло с ним случиться, ведь вместо ничем не оправданного недоверия, думал он, понимание и терпение его собеседника заслуживали искренней благодарности, и поскольку из-за необходимости срочно встретиться с госпожой Эстер вновь отыскать его в густой толпе ожидающих и объясниться с ним теперь было невозможно, он – с твердым намерением при первом удобном случае, когда они опять встретятся, непременно исправить свою оплошность – двинулся дальше и вскоре дошел до места, с которого стала понятна причина всеобщего возбуждения.

Было уже совсем темно, лишь уличные фонари мерцали по сторонам площади да сеялся слабый свет из открытого проема цирковой фуры, но поскольку Директор стоял не там, а у передней части фургона, то был виден только его силуэт.

Ибо то был он – Валушка внезапно остановился; вне всяких сомнений, он, его можно было узнать даже в темноте по дородности, по неимоверным размерам, которые и впрямь соответствовали всем распространяемым о нем слухам.

На минуту он забыл о своем срочном деле и о том, что случилось с ним только что, и, чтобы лучше видеть, стал протискиваться сквозь толпу, сделавшуюся, чего не мог не заметить даже Валушка, более беспокойной, а затем, подойдя уже совсем близко и от любопытства поднявшись на цыпочки, затаил дыхание, боясь пропустить хоть слово.

Директор держал в руке сигару, на нем была шуба до пят, и все это, вместе с гигантским пузом, с необычно широкими полями шляпы и огромным вторым подбородком, распластавшимся поверх аккуратно повязанного шелкового шарфа, тут же снискало уважение Валушки.

Вместе с тем было очевидно, что этот необыкновенный господин пользуется на площади непререкаемым авторитетом не только благодаря величественным габаритам, но прежде всего потому, что никто ни на секунду не мог забыть о том, чем он владеет.

Неземной характер аттракциона сообщал его личности исключительный вес, и Валушка взирал на него как на человека, хладнокровно властвующего над тем, что в других вызывает ужас и изумление.

С сигарой, которую он держал сейчас на отлете напряженной рукой, он, казалось, глядел на все с высоты своей неуязвимой власти; и здесь, на площади Кошута, все взгляды тоже были прикованы к этой толстой сигаре, ибо она принадлежала тому, кто везде, где бы ни находился, неизменно был связан с этим чудом света – китом.

Он выглядел усталым и изможденным, но изможденным не повседневными хлопотами и заботами, а как будто единственной мыслью – что в любую минуту его может убить эта неимоверная масса собственного жира.

Он долго молчал, по-видимому, дожидаясь полной тишины, а затем, когда уже не было слышно ни шороха, оглянулся по сторонам и раскурил потухшую сигару.

Его лицо, исказившееся от облака едкого дыма, заплывшие жиром мышиные глазки, скользнувшие по толпе, поразили Валушку, ибо это лицо и эти глаза – хотя расстояние до них было не больше трех метров – смотрели на него из какого-то невообразимого далека.

«Значит, так», – заговорил он, но с такой интонацией, как будто на этом свое выступление и заканчивает или по меньшей мере хочет заранее предупредить публику, что на длинную речь можно не рассчитывать.

Густым басом он объявил, что «на сегодня представление окончено», и добавил еще, что «до завтрашнего открытия кассы» он от имени труппы имеет честь раскланяться «с почтенной публикой и выразить ей искреннюю признательность за незаслуженное внимание».

Грузно и медленно – снова отставив сигару – он прошел сквозь покорно раздвинувшуюся толпу вдоль фургона и, взобравшись по трапу, скрылся из виду.

Всего несколько слов, однако, подумал Валушка, для доказательства уникальности цирка и великолепия его Директора («…это надо же с таким благородным почтением попрощаться с публикой!..») их вполне достаточно, и, как ему поначалу показалось по раздавшемуся вокруг него гулу, в этом своем – немного испуганном – восхищении он был не одинок.

Но именно поначалу, ибо, волнами катясь по площади, гул все усиливался, и Валушке уже хотелось, чтобы Директор вернулся и дал какие-то элементарные объяснения относительно фантастического монстра и об их труппе, вместо того чтобы усугублять их загадочность.

Он стоял в темноте не в силах понять, чтó говорят эти люди вокруг него, смущенно поправлял на плече ремень почтальонской сумки и ждал, чтобы недовольный ропот, а то был действительно ропот, как-нибудь утих.

Он вдруг вспомнил слова шеф-повара и разговор, состоявшийся у Джентльменского клуба, и поскольку протестующий ропот не утихал, в голове у него мелькнуло, что казавшиеся до сих пор беспричинными страхи горожан, быть может, не так уж и беспричинны.

Однако дожидаться, пока разочарованный ропот стихнет, или хотя бы понять, в чем его причины, Валушка не мог, он спешил и, даже протиснувшись через всю толпу и дойдя до угла переулка Гонведов, ситуацию так и не прояснил.

Все было как в тумане… по дороге к дому госпожи Эстер в узком пустынном переулке перед глазами одно за другим всплывали события минувшего дня, но увязать их друг с другом не удавалось.

Воспоминание о прогулке с господином Эстером наполняло его печалью, а мысли о городе и о площади – саднящим чувством вины за допущенную оплошность, и все это так быстро сменялось в его душе, что, выбитый из колеи привычных своих размышлений (то есть будучи вытолкнутым из собственной жизни в жизнь других людей), он совсем потерялся в сумбуре чувств, и в голове его не осталось ничего, кроме отчаяния, хаоса непонимания и растущего нежелания что-либо знать об этом отчаянии и хаосе.

К тому же, когда он вошел в калитку, все это сразу забылось, так как он спохватился, что четыре часа давно уже миновали и госпожа Эстер с ее непримиримым характером, конечно же, не простит ему опоздания.

Но она простила, больше того, казалось, будто известия Валушки ее сейчас не особенно и волнуют – его рассказ, нетерпеливо кивая, она слушала вполуха, и когда Валушка, еще стоя у порога, взялся было расписывать, как успешно началась оргработа, госпожа Эстер оборвала его на полуслове, сказав, что «в связи с серьезными обстоятельствами в данный момент это неактуально», и указала на стоящий рядом с ней табурет.

Только тут Валушка сообразил, что явился не вовремя, ибо в данный момент здесь проходило какое-то, по-видимому, весьма важное совещание, и поскольку ему было непонятно, зачем он тут нужен и почему госпожа Эстер – покончив с ним все дела – не отправит его восвояси, он сидел, робко стиснув колени и не смея пикнуть.

Но даже если он угадал и тут действительно проходило важное совещание, то весь этот синклит производил весьма странное впечатление.

Городской голова, словно терзаемый какой-то мучительной болью, бегал туда-сюда по комнате и тряс головой; затем, после нескольких кругов, он остановился и разразился горячей тирадой (вопя: «Это надо же… дожить до такого… чтобы начальствующее лицо… перемещалось по городу крадучись… огородами, так сказать!!.») и, пунцовый от возмущения, то ослаблял, то затягивал свой большой, в поперечную полоску галстук.