Париж в настоящем времени - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 59

Пока Франсуа выкладывал обед из пакета, Жюль спросил:

– Почему фонтаны в Париже более открыты ветру, чем римские? Знаешь, сколько раз меня окатывало струей из-за внезапной смены направления ветра? В Тюильри, здесь, повсюду. А в Риме нет. Как будто Муссолини приучил римскую воду к дисциплине. Она послушна. Только вверх и вниз. А в Париже вода будто ведет беспорядочный автоматный огонь.

Франсуа подумал, прежде чем ответить. Не только потому, что так принято у философов, а из-за того, что всякий раз когда он говорил не думая, то попадал в передрягу.

– Ты же понимаешь, – пояснил он, – что в Риме вода старше, и у нее недостаточно энергии для нападения. А у парижской воды острые локти, и она скачет, как обезьяны или подростки.

– Ну, не знаю, – ответил Жюль.

– У тебя есть объяснение получше?

Жюль задумался:

– Да.

– И какое же?

– Чем окружен Рим?

– И чем же?

– Горами. Рим находится практически в чаше. Отсюда и меньше ветров.

– А то я не знал.

– Не знал, потому что ты философ, а философам нет дела до ветра или волн.

– Жюль, на самом деле я никакой не философ. Я придурок, болтающий по телевизору.

– И что в этом плохого?

– Это отлично: Польское телевидение, телевидение России, Бразилии, Африканское телевидение. Книги продаются на ура, но это похоже на истекание кровью в ванне. Как бы мне ни хотелось бросить это занятие, у меня молодая семья. Жаль, что я не могу позволить себе уйти на пенсию, поселиться в домике у воды на Антибах и удить рыбу в море. Весь день.

– Пять миллионов евро – и домик твой, – сказал Жюль, – правда, без гостевой комнаты.

– Я вынужден продолжать работать, но от телевидения меня уже по-настоящему тошнит.

– Так почему бы тебе просто не бросить выступать?

– Тогда мой доход сократится на семьдесят-восемьдесят процентов. Ты счастливый человек, поверь мне! Личная жизнь – это роскошь.

– Я знаю, – сказал Жюль. Ему ли не знать.

– И как же ты проводишь свою личную жизнь, которой я искренне завидую?

– Возникли некоторые трудности.

– Что? Неужели опять девушка?

– Студентка. Моя ученица.

– Ничего плохого в этом не вижу. Я на такой женат. Будь мы приозерным народом в четвертом веке до нашей эры и будь я предводителем в белых шкурах – обзавелся бы женой еще моложе.

– Франсуа, мы не в четвертом веке до нашей эры, и мы не приозерный народ, и я не предводитель в белых шкурах.

– Как ты можешь винить себя в том, что влюбился?

– Потому что я явно чокнутый. Стоит появиться приманке, как я теряю всякое соображение. Из меня получилась бы ужасная рыба. Я влюбляюсь во внешность, в голоса и, Бог свидетель, влюбляюсь в женщин, которых и видел-то порой всего мгновение. Не потому, что я такой распущенный, а потому, что вижу их истинную сущность. Я слишком быстро проникаю до самой сути, зачастую действительно ангельской. Это не значит, что все женщины таковы, но очень многие.

– А знаешь, очень многие женщины станут огрызаться, как сущие чертовки, опровергая твое утверждение. Я не хотел каламбурить, – заметил Франсуа.

– Наверное, теми, кто станет, будет руководить злость оттого, что сами они далеко не ангелы. А когда зависть прорывается, она высвобождает неутоленный гнев. И люди грешные не верят, что невинность существует. Недобрые не верят, что существует доброта. Алкоголики уверены, что все пьют. Воры всех вокруг считают ворами. Лжецы думают, что врут все. А тот, что никогда не лжет, верит лжецам.

– Ты видишь в женщинах красоту и добродетель. Так что же в этом нового?

– Я не сказал, что сделал открытие, но факт остается фактом: они превосходят нас, не делами своими, а самим своим существованием. Им не надо над этим трудиться, как нам, и, насколько я понимаю, мы трудимся в основном только для того, чтобы быть достойными их. Хорошо, а что делаю я? Я пытаюсь воссоздать нечто утраченное, сделать совершенством нечто несовершенное, но все равно самое лучшее в моей жизни. Природа привела меня туда, где я есть, и позволит мне успокоиться, только если я это признаю. Но оставить их в прошлом очень и очень трудно.

– Готов поспорить, что ты даже не поцеловал ее ни разу, хоть наверняка часами воображал себе это.

– Не целовал. И не должен. Пусть в моем возрасте еще не глупо любить, но я по-прежнему не могу нарушить верность Жаклин.

– Ладно бы, если бы она всегда оставалась верна тебе.

Будто бомба разорвалась рядом с Жюлем, и его ударило взрывной волной. (Однажды в Алжире ему довелось пережить такое, так что он знал, каково это.)

– Что? – переспросил он, придя в себя, заметив минутное замешательство Франсуа, которое он тут же скрыл, спасибо многолетней практике участия в дебатах.

– Я имею в виду, она умерла. Оставила тебя.

– Ты не это имел в виду, потому что ты сказал «всегда», а это слово там лишнее.

– Я имел в виду именно это.

– Нет, не это. Я тебя всю жизнь знаю, Франсуа. Я знаю, что ты подразумеваешь. О чем ты? Кто тебе рассказал?

– Ты на самом деле хочешь знать? Потому что лучше было бы, если бы я…

– Да, скажи мне.

– В самом деле?

– Если ты хочешь увидеть меня снова.

– Ну, значит, я не хочу больше тебя видеть, потому что никто мне ничего не рассказывал, – ответил Франсуа. – Никто и не должен был. Жюль, это было давным-давно, и мы были так молоды.

Жюль спустился со стены и побрел шатаясь. Он будто упал вниз со скалы, весь мир рухнул вместе с ним. Спрыгнув, он не смог обернуться и посмотреть туда, где остался Франсуа, и уж тем более – на него самого. Вместо этого он отвернулся и вслепую пошел вверх по холму, а фонтаны по правую руку все так же неожиданно окатывали его россыпью брызг.

Хотя затейливые переплетения и изгибы улиц и переулков время от времени отвлекали Жюля от тягостных дум, весь путь на запад к Сен-Жермен-ан-Ле он испытывал ужас перед той минутой, когда окажется дома, даже зная, что многочасовая пешая прогулка сулила быстрый и крепкий сон, который в ином случае был бы невозможен. Если бы не это непрерывное движение сквозь свежий воздух и свет, у него не осталось бы средств избежать страха и отчаяния, и только ходьба помогала избыть чувство дурноты и безысходности.

Несколько месяцев тому назад в Афганистане, как будто мало войны, мощные селевые оползни в один миг стерли с лица земли целые деревни. Одна из тех новостей, вроде крушения парома, что вызывает секунду-другую умозрительного сочувствия у читателя, прежде чем он перевернет страницу ради спорта, новостей бизнеса или сплетен о жизни звезд. Горе сотен или тысяч – за пределами возможностей человеческих эмоций. Так что такие сообщения глаза пробегают прежде, чем разум сподобится их постичь.