– Ну, не знаю, – шмыгнула носом Кекки. Слушая Шурфа, она почти успокоилась; всё-таки он удивительно воздействует на людей. – Мне кажется, я её полюбила. И всё остальное, что в окно видела. Горящий замок, водяной мост, летающий город, радужные фонари… Но, может быть, и правда, недостаточно сильно? Я просто не очень-то серьёзно к этому относилась. Всё-таки сны это просто сны…
– А ревела тогда чего? – укоризненно спросил я.
– Сама не знаю, – растерянно ответила Кекки. – Когда поняла, что ты догадался, так испугалась, что теперь всему конец! И даже увидела, как всё исчезает – грохочущая колесница, чудесная черноглазая женщина и все её удивительные миры, один за другим, гаснут, как падающие звёзды… Или мне только показалось, что я это увидела, а на самом деле, просто воображение разыгралось? Не знаю! Но мне стало так её жалко! Всё что угодно в тот момент отдала бы, лишь бы её спасти… Извините меня, пожалуйста. Сама от себя такого не ожидала.
– Ладно тебе, – улыбнулся я. – Не за что тут извиняться. На то оно и наваждение, чтобы кого угодно на ровном месте до ручки довести.
– А как ты себя сейчас чувствуешь? – спросил её Джуффин.
– Да вроде нормально, – неуверенно ответила Кекки. – Только почему-то кружится голова, но это потому что ревела…
– Попробуй поколдовать, – посоветовал шеф. – Любое простое, привычное для тебя действие. Да хоть внешность, например, измени.
Кекки провела рукой по лицу. Нос стал курносым и покрылся веснушками, а больше ничего не изменилось; впрочем, возможно, так и задумывалось, её первоначального замысла я не знал. Но после этого Кекки побледнела и сказала глухим, бесцветным, не похожим на её собственный голосом:
– Что-то мне как-то нехорошо.
В обморок она не упала, потому что Кекки есть Кекки. Я имею в виду, она только с виду легкомысленная девица, готовая зареветь по любому поводу, а на самом деле у неё железная воля и выдержка, как у старого ветерана войны за Кодекс. Такую в обморок ещё поди уложи.
– Ого! – присвистнул Джуффин. – Работает совершенно как в обычной жизни! Страх утраты и чувство вины подогревают любовь до нужного градуса, и бесполезный умеренно пылкий поклонник становится сытной едой. Наваждение получило твою силу в тот самый момент, когда ты захотела любой ценой всё исправить. Будь вы обычными подружками, ты бы сейчас согласилась исполнить какую-нибудь неудобную тебе просьбу, или подарила бы ей амобилер, или пустила пожить, да и дело с концом.
– Это значит – всё? – почти беззвучно спросила Кекки. – Больше никакой магии? Никогда?
– Да ну тебя к лешим дуримским! – фыркнул шеф Тайного Сыска. – Умеете вы, молодёжь, из всего устроить трагедию. Какое может быть «всё»? Откуда вдруг взялось «никогда»? Ты, хвала Магистрам, не в пустыне силу утратила, не на диком берегу Арвароха, а в столице Соединённого Королевства, да ещё прямо в моём кабинете, чтобы за помощью далеко не ходить. Для всех пострадавших от наваждения у нас открыта новая бесплатная услуга: сэр Макс и его Смертные Шары.
Я внутренне содрогнулся от перспективы запустить Смертным Шаром в Кекки. Но виду не подал, конечно. Ради спокойствия пациентов знахарь должен выглядеть самоуверенным и беззаботным, это мне мой друг Абилат, лучший знахарь Соединённого Королевства, давным-давно объяснил.
– Ну всё, допрыгались, – Мелифаро закатил глаза и воздел руки к условному небу, не слишком убедительно изображая смятение. – Пробил последний час! Если вы разрешите этому бесчеловечному чудовищу метать Смертные Шары во всех, кто под руку попадётся, добрым людям пора из города удирать.
– Далеко не убежишь, – ухмыльнулся я. – Я тебя, в случае чего, и на краю Мира найду. Но для начала потренируюсь на ком-то, кого не жалко. Твои пропавшие пьяницы и студент-прогульщик вполне подойдут.
* * *
– Ужас всё это, конечно, – сказал я.
– Не преувеличивай, – отмахнулся сэр Шурф. – Это пока не ужас, а просто жизнь. Возможно, недостаточно спокойная и безмятежная, но ужас, поверь мне, выглядит совсем не так.
– Любишь ты придираться. Как, интересно, должен выглядеть ужас, чтобы тебе угодить?
– Помнишь эпидемию анавуайны
[16]? – спросил он.
Я содрогнулся. Такое поди забудь.
– Умеешь ты поднять настроение.
– Да, умею, – подтвердил мой друг. – Настроение у тебя неизбежно поднимется, как только ты согласишься с очевидным фактом, что сейчас у нас не она.
– По крайней мере, причиной той эпидемии совершенно точно оказался не я. В этом смысле мне всё-таки было полегче…
– Да брось, – отмахнулся Шурф. – Какая разница, кто чему был причиной? Все мы инструменты в руках судьбы. Брать на себя ответственность за собственные поступки – достойное поведение. Но только при условии, что ты отчётливо понимаешь разницу между «я сделал» и «со мной произошло». Если бы ты потратил годы, обучаясь создавать наваждения с целью погубить Мир, или хотя бы часть его населения, и теперь предъявил нам зловещий плод своих многолетних усилий, я бы первым призвал тебя к ответу. Но для такого злодейства ты, боюсь, недостаточно усидчив. Бросил бы, толком не начав.
– Спасибо, – вздохнул я. – Приятно лишний раз убедиться, что ты по-прежнему веришь в меня.
Мы сидели в его кабинете в Иафахе, куда этот неумолимый безжалостный монстр притащил меня с намерением подвергнуть ужасным пыткам. В смысле, силой, шантажом и угрозами вынудить хоть что-нибудь съесть. Но дело пока продвигалось довольно вяло. Нашла коса на камень, так в подобных случаях говорят.
До сих пор я считал, что нет на свете несчастий, способных надолго отбить у меня аппетит. Поговорку «война войной, а обед по расписанию» придумали о таких, как я. Но сегодня мне кусок в горло не лез, хотя одного только похода на Тёмную Сторону обычно бывает достаточно, чтобы превратить меня в голодную бездну.
– Жалко ужасно, причём сразу всех и всего, – сказал я. – Кекки, того мужика, кучу неизвестных людей, которых ещё не пойми как мы будем разыскивать, Агату, её удивительный поезд-мечту и все эти фантастические страны, города и миры, особенно вокзал в стране близнецов, который стал настоящим, а теперь, чего доброго, развоплотится без дополнительных порций силы, хоть свою ему отдавай. Но не отдам, потому что меня тоже жалко. Как вспомню, во что превратился от слабости, волосы дыбом. Больше так не хочу.
Боюсь, я говорил всё это не столько потому, что хотел излить душу, сколько ради возможности оттянуть момент, когда придётся откусывать очередной кусок пирога, который был слишком хорош, чтобы отдавать его человеку, лишённому аппетита. Пирогу крупно не повезло.
– Это мне более чем понятно, – неожиданно согласился Шурф. – Но следует учитывать, что жалость – просто первая эмоциональная реакция на происходящее. Если всесторонне рассмотреть ситуацию, становится ясно, что жалеть некого. Никто пока не понёс серьёзных потерь, все только приобрели. Мёртвая леди получила возможность продолжить существование в достаточно приятных условиях, придуманные ею миры – шанс когда-нибудь осуществиться, мизерный, но это лучше, чем ничего. А люди, которых она, условно говоря, обокрала, получили, или получат в будущем бесценный опыт возвращения утраченной силы.