По шеренгам пронёсся лёгкий смешок, переходящий в злорадное, ехидное хихиканье. И тут я заметил, что к заднице мичмана, как банный лист, приклеилась моя искусственная хризантема! Да так симметрично! Видно, я машинально положил её на кровать, а Маркушкин, не глядя, уселся на рукоделие моей любимой сестрички. А я ведь совершенно забыл о голубеньком цветочке, расстроенный бесцеремонным грабежом моих проликёренных сладостей. Мне ведь очень хотелось угостить моих лучших друзей. Но после дружеского визита прожорливого начальника конфет на всех ребят уже явно не хватало.
А мичман, получив из рук адмирала заслуженную награду, прокричал дежурное: «Служу Советскому Союзу!», развернулся и энергично затопал на своё место. Адмирал просто онемел и офонарел, узрев такой странный знак отличия на корме нашего бравого ветерана. Лишь когда мичман встал в строй, и наступила гробовая тишина, адмирал как-то ссутулился, опустил голову и горько произнёс:
– Похоже, перестройка, наконец-то, добралась и до флота. Видно, я пропустил какую-то важную директиву, разрешающую «голубым» проявлять свою сексуальную индивидуальность.
Адмирал долго-долго пребывал в каком-то непонятном оцепенении. И только, когда экипаж проходил торжественным маршем мимо командного состава, он снова увидел кокетливую голубую хризантему и, не выдержав, гаркнул во всю глотку:
– Да оборвите же эту гадость с кормы маленького извращенца!!!
Мичман Серов, шедший рядом с Маркушкиным, изящно изогнулся, сгрёб хризантему в кулак, и дёрнул её что было мочи. А суперклей действительно оказался отменным! Очевидно, перед тем, как затвердеть, пропитал не только ткань мичманских брюк, но также и материю нижнего нательного белья. Полотно с треском разорвалась, и все доподлинно убедились, что якоря мичмана действительно красуются на его выдающемся мягком месте. Маркушкин дико взвыл то ли от боли, то ли от неожиданности. Ведь ему так никто и не сказал, что за странный балласт прилепился к его героической заднице.
Потом мичман во всём обвинял меня и обещал припомнить мне эту идиотскую выходку. Я клялся, что абсолютно тут не причём, и что произошло фатальное стечение обстоятельств. Но Маркушкин в ответ лишь озлобленно предостерёг:
– Я тебе это, гадина, никогда не забуду! Теперь, даже если чайка случайно какнет на мою голову, за всё будешь отвечать лично ты!
Как-то наш авианосец ушёл в тропики-субтропики на плановые ученья. Ну, может и не в тропики, но солнце там палило нещадно. И Маркушкин заставил меня в самую жаробень в одиночку выдраить всю палубу нашего корабля от кормы до носа. А это почти три футбольных поля! Лишь только к вечеру я закончил работу. (Потом у меня всю неделю облазила кожа с лица, шеи и со всех незакрытых одеждой участков тела!) Ну и докладываю лично мичману, что почётное задание Родины с честью выполнено.
– О, да я вижу, ты классно подзагорел, не хуже, чем на пляжах Майями или Копакабаны! – злорадно ухмыльнулся мой мучитель.
Потом прошёлся по палубе и внимательно осмотрел её. Вроде бы и придраться не к чему. Но не такая уж его подленькая натура! Подошёл Маркушкин к швартовому кнехту и так ехидненько спрашивает:
– А под кнехтом палуба вымыта?
А ты можешь представить какой кнехт на авианосце? Во-о-о-о! (И Степан, как заядлый рыбак, широко развёл руки) – Никак нет!!! – рявкнул я в ответ.
– А почему-у-у? – слащаво улыбаясь, интересуется мичман.
– По той причине, что кнехт намертво приварен к корпусу корабля, и сдвинуть его с места невозможно! – бодро докладываю я.
– Для советского матроса нет ничего невозможного, – процедил сквозь зубы Маркушкин. – Сдвинуть кнехт на два метра в сторону, вымыть под ним палубу, поставить на место и доложить!
А сам, так нехотя, отправился на камбуз на инспекционную дегустацию приближающегося ужина.
Конечно, через полчаса я мог бы преспокойно доложить, что ответственное задание партии и советского народа выполнено. Пусть проверит! Но тут ярость обуяла меня. Даже у толстокожего носорога терпение может, в конце концов, лопнуть. Сбегал я в машинное отделение и одолжил у ребят двухпудовую кувалду для особо точной настройки ходовой части крейсера. Плюнул я на ладони, ухватился двумя руками за рукоятку, да со всей моей дурной силы как трахну по кнехту сбоку!
Знаешь, Василий! Теперь я имею чёткое представление о том, как должен был по замыслу творцов звучать Царь-колокол. Мне показалось, что всё моё тело и внутренности завибрировали в резонанс этому звуку. Ощущение мерзопакостное! Но тут дело принципа. Размахиваюсь и бью во второй раз. Затем в третий. На четвёртом ударе ручка кувалды треснула. И я увидел, что на мостик, как ошпаренный, выскакивает капитан, а за ним и старпом вприпрыжку. На ходу штаны и кители натягивают. Глаза выпучены, фуражки набекрень!
– Боевая тревога!!! – взревел капитан. – Все по местам!!!
И тут увидел меня с молотом в руках. Глаза его ещё больше расширились от изумления. Спустился капитан с мостика в сопровождении старпома, подошёл ко мне и удивлённо спрашивает:
– Матрос Тягнибеда! Вас, что? Муха цеце укусила?
А от него коньячком так и прёт, так и прёт! Аккурат душок «Белого Аиста».
– Никак нет, товарищ капитан первого ранга! – браво отвечаю я. – Меня укусил морской волк, гроза морей, трижды участник кругосветных походов, кандидат в герои Советского Союза, гвардии мичман Иван Фёдорович Маркушкин!
И поясняю капитану поставленную передо мной задачу.
– Фу ты, дьявол! – облегчённо вздохнул капитан, вытирая рукавом кителя взмокший от пота лоб. – А я уж грешным делом подумал, что четыре боевые торпеды попали в корпус моего корабля.
Он многозначительно переглянулся со старпома, застегнул пуговицы на брюках, затем на кителе и аккуратно поправил фуражку. Глаза его сузились, а на лбу собрались глубокие, суровые морщины:
– А позвать сюда Ляпкина-Тяпкина!
Мичман явился белым как полотно и вытянулся стрункой по стойке «смирно». Вроде бы даже подрос сантиметров на пять.
А капитан грозно зашипел на него, как матёрая королевская кобра:
– Вы что, Маркушкин! Белены объелись! Мы только что со старпомом, разложив карты, обсуждали план боевых действий против «синих». И у нас как раз родилась блестящая стратегическая идея, которая могла обогатить и внести кардинальный перелом во всё современное военно-морское искусство! Однако по вашей милости матрос Тягнибеда чуть было не расколол крейсер пополам! И гениальная стратегическая мысль была бесследно и безвозвратно утеряна. Слушай мою команду! (Мичман вытянулся ещё больше и прибавил к росту ещё не менее трёх сантиметров) Объявляю вам десять суток ареста с отбыванием на гарнизонной гауптвахте по возвращению на базу! И ваше счастье, что адмирал сейчас не на флагманском корабле, а инспектирует ракетные катера. А то бы вы так легко не отделались. Кру-у-у-гом!!! Ша-а-гом марш-ш-ш-ш!!!
И Маркушкин строевым шагом отправился на камбуз сгонять зло на ни в чём не повинном дежурном по кухне.