– Да вы что?! Сговорились?! – истерически заорал Степан на всю улицу, судорожно сжимая свои свинцовые кулаки. – Мама, бабки, тётки, сестра!.. Все против Кати! А теперь ещё и ты со своим прибацанным Шекспиром и отмороженным Эдипом!!! Только ради Катюхи я и приехал сюда! Приехал, чтоб заработать деньги, купить отдельную квартиру и жить с ней спокойно и безбедно, чихая на долбаное мнение окружающих злопыхателей! Это моя жизнь! И я проживу её так, как считаю нужным!
– Неужели опыт первого брака так ничему тебя и не научил?! – эмоционально воскликнул я. – Так и будешь до гробовой доски набивать себе шишки на своём широком сократовском лбу?!
– Й-й-йо-о-опиум для народа!!! – гневно взревел Степан. – Ну, всё, Василий! Ты меня достал! Мне надоели твои постоянные нравоучения, насмешки и издевательства! Поэтому я решил тебя проучить!
Я поспешно отодвинулся от взбешенного великана на более безопасное расстояние и стал лихорадочно соображать, в какую сторону мне сподручней стартовать в случае, если он перейдёт от слов к делу.
А гигант принял величественную позу, вытянул вперёд руку, как Ленин, указывающий путь к коммунизму, и устрашающе произнёс:
– Я навсегда лишаю тебя моей большой, бескорыстной и братской дружбы!
– Какой ужас! Какое горе! Какой удар! – притворно запричитал я, радуясь в душе, что так дёшево и безболезненно отделался. – И как я только переживу такое невиданное и неслыханное несчастье?! Где бы был я, и чтобы делал сейчас, коль не встретил бы Вас этим хмурым утром?! Дрыхнул бы, наверное, в моей тёплой, уютной постели и видел бы серые, скучные и безотрадные сны.
Степан ошеломлённо пялился на душевные страдания бывшего друга, ломающего в горе и отчаянии свои руки. И никак не мог толком уразуметь, говорю ли я всё это в шутку, или извожусь и кручинюсь вполне всерьёз.
– Хорошо! Я ухожу! – смирился я наконец с неизбежным и неотвратимым ударом рока. – Но пусть тебя замучит совесть из-за такого подлого и низменного поступка! Всё это тебе там зачтётся! (И я указал пальцем в Небо.) Бросить друга в беде – это один из неписаных смертных грехов! И он одним махом снимает с заслуг человека семь лет безгрешно и праведно прожитой жизни.
И я поспешно зашагал прочь, чтоб мой настырный проводник, не дай Бог, случайно, не передумал. Мне уже давно начало казаться, что если б я доверился интуиции и вовремя покинул гиганта, то быстро добрался бы до многолюдных мест или знакомых кварталов города. Стоило мне достигнуть центрального автовокзала, и я без труда уехал бы или в Гимараеш, или в Брагу. А там проживали мои старые друзья, у которых я всегда мог остановиться на ночевку.
– Стой! Ты куда?! – услышал я встревоженный голос Степана.
– В добровольное изгнание! В ссылку! В пустошь! В женский монастырь! В отряд космонавтов-дальнобойщиков! Куда-нибудь, где мог бы позабыть о моём безутешном горе и зализать кровоточащие душевные раны!
Однако, по-видимому, я немного переусердствовал и слегка перегнул палку. Не успел я отойти и тридцати метров от точки расставания, как услышал за моей спиной тяжёлые, но крайне поспешные шаги великана.
– Подожди, Василий! Остановись! – донёсся до моего слуха уже гораздо более умиротворённый бас Степана. – Честно говоря, я иногда просто удивляюсь моей непомерной снисходительности и великодушию. Так и быть! Я прощаю тебе твою несдержанность, грубость и бестактность!
– Нет, нет! – ужаснулся я и ускорил шаг. – Наказал, так наказал! Проучил – и поделом мне! Нельзя же быть таким простодушным и доверчивым!
– Когда я вижу, как глубоко и тяжко ты переживаешь наш разрыв, моё сердце просто изнемогает от сострадания! – сочувственно произнёс гигант уже где-то совсем рядом. – Мне придется простить твоё необдуманное поведение. Ты ведь непременно заблудишься в лабиринтах улиц старого города. И, вообще, без моей непосредственной помощи и вовсе здесь пропадёшь.
– Я сильный, я живучий, я выстою, я обязательно найдусь!!! – пообещал я бывшему другу и начал собирать последние силы для решающего ускорения. – Конечно, приходится только удивляться, как последние полтора года я умудрялся выживать в этой дикой стране без твоей отеческой заботы и опеки. Но искренне надеюсь, что ветреная Фортуна в который раз обратит на меня свой благосклонный взор, и милостиво одарит своей добросердечной и снисходительной улыбкой.
– Й-й-йоптический пирометр! Да постой же! – снова начал кипятиться мой прилипчивый преследователь. – Я ведь себе не прощу, если с тобой что-либо случиться! Ну, куда же ты бежишь?!
И тяжёлая рука резко легла на моё плечо, буквально пригвоздив меня к сырому асфальту.
– Уже никто никуда не бежит, – удручено вздохнул я, поняв, что возрождение былой дружбы может быть мне попросту навязано силой.
– Ну, извини меня! Погорячился! – прорвало Степана. – Но ведь ты тоже хорош! Вечно раздуваешь навозную муху до размеров ископаемого сибирского мамонта! Я ведь не лезу к тебе с идиотскими советами!
– Спокойствие! Только спокойствие! – попытался я урезонить вновь расходившегося великана. – Это ты меня извини, дружище! Жизнь меня так ничему и не научила. Ведь знаю, что самое неблагодарное дело – это давать советы знакомым, родственникам, а, особенно, близким друзьям. Как мудро говорил мой однокашник, Гриша Паламарчук: «Хозяину из погреба всегда виднее!»
Степан как-то сразу подобрел, повеселел и оптимистично провозгласил:
– Всё! Забыли! Проехали! Кто старое помянёт, тому в глаз доской! А теперь давай свернём вот в этот переулок! Чувствую, что очаг цивилизации уже где-то совсем неподалеку от нас! Вперёд!
И гигант, уже в который раз, потащил меня за собой в сумрачное ущелье узенькой улочки. Я, конечно, при желании, мог бы и улизнуть от назойливого гиганта, но гудящие от усталости ноги уже не желали участвовать ни в спринтерском, ни в стайерском забеге. Эх! Если бы я только тогда знал, как мне быстро и резво придется бегать в эту страшную ночь, то, несомненно, нашёл бы у себя силы для последнего и решающего рывка.
– Слушай, Стёпа! А почему ты так любишь восклицания, начинающиеся на букву Ё? – попытался я выяснить уже давно назревший вопрос.
– Да это, таким образом, у меня проявляются негативные последствия работы в бригаде тернопольских грузчиков, – посетовал гигант. – Там же без упоминания какой-то и чей-то матери ничего тяжёлого не поднимешь и не опустишь. Да и коллегам поставленную задачу не объяснишь и доходчиво не растолкуешь. А эта гадость оказалась настолько заразной, что уже через неделю работы на товарной станции я, сам того не замечая, начал, точно таким же макаром, выражаться и дома.
Отец, услыхав такое грязное сквернословие, спокойно отозвал меня в сторону и сурово предупредил:
– Сынок. Мать – это святое. И очень прошу тебя, в таком смысловом контексте, ничью маму больше не упоминать. А если у тебя, не дай Бог, снова прорвётся нечто подобное, то тогда уж, пожалуйста, не обессудь. Не посмотрю на то, что ты двухметровый дылда, да ещё и к тому же официально женат. Прямо при твоей законной супруге сниму с тебя штаны и всыплю ремнём по заднице от всей щедрости моей широкой души. Причём по первое число включительно!