Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи - читать онлайн книгу. Автор: Василий Костовинский cтр.№ 54

И мы резво двинулись вниз по улице под недоумёнными взглядами разочарованных зрителей. Яркие зимние звёзды и бледная Луна с немыслимой высоты с ленивым безразличием освещали наш поспешный уход. Два забытых всеми иммигранта, оторванных от своего дома, настойчиво шли неизвестно куда, неизвестно зачем, и не ведая, что их ждёт впереди. И только слабая надежда, теплившаяся где-то в глубине их мятежных душ, согревала странников мыслью, что всё, в конце концов, наладится и устроится. И может, все-таки не зря они уехали в такую даль, за тридевять земель, рискнув покинуть любимые сердцу домашние очаги и гостеприимный родительский кров.

В маленьком запущенном городском скверике было невероятно тихо и совершенно безлюдно. Ночная темнота, слегка рассеиваемая слабыми лучами дальних фонарей, придавала кустарникам и деревьям какие-то странные, гротескные формы. Посреди скверика, чуть заметно мерцая, поблёскивала гладь небольшого овального пруда. В его застывшем, холодном как лёд зеркале отражался свет безмерно далёких искрящихся звёзд. Каменный арочный пешеходный мостик, соединяющий противоположные берега водоёма, казался дряхлым и ветхим творением мастеров давно исчезнувшей и всеми забытой цивилизации.

Мы безмолвно сидели на массивной гранитной скамье, подложив под себя толстенные фолианты рекламных проспектов, предусмотрительно подобранные нами из кучи макулатуры. Иначе усидеть на хладно-ледянной каменной плите было бы попросту невозможно.

Под скамейкой, положив длинную морду на скрещенные лапы, мирно дремала бездомная лохматая собака. На нижних ветвях развесистых деревьев, окружающих скамью, смутно вырисовывались неподвижные силуэты крупных, диковинных птиц. Однако они не издавали ни малейшего звука, застыв в сонливом, летаргическом оцепенении.

Степан, уютно пристроившись рядышком со мной, отчаянно зевал, рискуя вывихнуть свою увесистую, богатырскую челюсть.

Гигант встревожено замер, внимательно прислушиваясь к моим негромким словам, и вопросительно покосился на меня.

– Петрарка, – коротко бросил я, задумчиво изучая вековечные звёзды на бескрайнем и бездонном небосводе.

– А этот, твой Петрарко, где печатается? В «Маяке Португалии», или в «Слове»? – давя зевоту, спросил мой друг. (Прим. «Маяк Португалии» и «Слово» – русскоязычные иммигрантские газеты, издаваемые в Португалии).

– Да нигде он уже не печатается, – трагическим тоном произнёс я.

Сонливость Степана как будто рукой сняло. Испуганно, словно отгоняя нелепую, дурную мысль, он отчаянно замахал руками:

– Только, пожалуйста, не говори мне, что и он умер.

Я медленно повернул голову и с суровой правдивостью взглянул в полные ужаса глаза Степана.

– А этот таджик? Ну, Омар Хайям? Он-то хоть живой? – с угасающей надеждой в голосе простонал гигант.

– Не следует откладывать прихода:

назидательно возвестил я. (Прим. Отрывок из сонета Петрарки).

– Господи! Да что же это такое творится?! – вырвался наружу крик души моего могучего приятеля. – Всякая сволочь топчет своими грязными ногами Матушку Землю, а такие талантливые ребята, как Шекспир, Петрарко, Хайям и прочие – мрут как осенние мухи!

Гигант отчаянно возвёл руки к небу, и мне на какую-то долю секунды почудилось, что он сейчас в дикой, безысходной ярости возопит:

– Я шлю вам вызов, звёзды!!!

Но Степан лишь тяжко вздохнул, понурил голову и по-стариковски ссутулившись прошептал:

– Несправедливо.

Минут пять он уныло сидел, не поднимая буйной головушки, а затем тихо, но довольно отчётливо произнёс:

– И всё же тебе, Василий, здорово повезло. Тебе посчастливилось общаться с такими одарёнными и интересными людьми. Не то, что мне.

– По счастью, наше счастье не чрезмерно.

Мы не верхи на колпаке фортуны.

Но также не низы её подошв, – пряча улыбку, потрепал я моего неискушенного приятеля по плечу. – А ты не пробовал внимательней присмотреться к окружающим тебя людям? Ведь в душе каждого, пусть даже самого никчемного на вид человека, теплиться искра таланта и заложен бесценный Божественный дар! Просто не каждый это осознаёт и видит. И быть может, нужен лишь лёгкий толчок, небольшая помощь с твоей стороны, чтобы этот талант пробудился, раскрылся и засверкал своими заново отшлифованными бриллиантовыми гранями. Тебе ведь тоже невообразимо повезло. Ты знал самого Валерия Васильевича Лобановского!

– Да не то, чтобы знал, – устало отмахнулся Степан. – Просто, как-то пришлось с ним разочек побеседовать.

– Расскажи, Стёпа! – попросил я, сгорая от жгучего любопытства.

– Когда мои родители вернулись с Колымы в Тернополь, я пошёл заканчивать среднее образование в ближайшую от нашего дома школу, – с явной неохотою начал своё повествование Степан. – Школа была не очень большая, но учились там, в основном, дети очень важных городских начальственных персон. И что самое удивительное, мальчиков там было крайне мало, да и те не отличались особым здоровьем и крепким телосложением. Будто тернопольские бабы и вовсе разучились рожать настоящих мужиков. В моём классе было 7 мальчиков и 21 девочка. Да и в параллельном классе дела обстояли ничуть не лучше. У нашего учителя физкультуры, маленького щупленького очкарика, бывшего гимнаста, буквально голова шла кругом, кого же выставить на многочисленные межшкольные соревнования. С девочками у него особых проблем не было. А вот с ребятами было до умопомрачения туго. И я для него стал не просто счастливой находкой, а можно даже сказать, даром небесным. Мне приходилось отдуваться по всем видам спорта. Я играл и в волейбольной, и в баскетбольной, и в гандбольной команде. Я плавал, боролся, боксировал, метал ядра, диски, копья и даже из лука по мишеням стрелял. И, представь себе, у меня очень даже неплохо получалось. Но учиться было практически некогда. Соответственно мои результаты в учёбе не просто плакали, а рыдали горькими и обильными слезами.

Мой батяня, ненароком заглянув в мой дневник, был слегка огорчён моими, образно говоря, плачевными оценками. И он стал мне тонко намекать, что я должен больше времени и старания уделять гуманитарным наукам. Иначе мои перспективы поступить в какой-нибудь порядочный институт становятся попросту призрачно-туманными. А так как намекал он посредством широкого солдатского ремня и намёки эти были слишком болезненными, то я ультимативно заявил нашему близорукому физруку:

– Баста! Отныне я свято и беззаветно буду выполнять мудрые заветы великого Ильича: «Учиться, учиться и ещё раз учиться»!