– Не садись! Это могила русского солдата Тимофея Войтова из Тулы. Его останки нашел и предал земле твой прадед Андрей Степаныч.
Я буквально отпрыгнул в сторону, будто солдат мог восстать из могилы и выдать мне увесистый подзатыльник за неосознанное мной кощунство. Чтоб хоть как-то сгладить неловкость, я сделал вид, что внимательно изучаю ствол изувеченной бурей сосны. И, вдруг, мне бросилась в глаза странная черная отметина, словно кто-то когда-то попытался проткнуть дерево раскаленным железным прутом.
– Это след от роковой пули, пробившей насквозь тело Тимофея и застрявшей глубоко под корой сосны. Сколько лет прошло, а рана на дереве так и не затянулась, – с горечью в голосе заметила Мавка. – Дома парня ждала невеста, русоволосая красавица Светлана. Боялся сердешный, что Света, узнав, что он пропал без вести, выйдет замуж за своего соседа Серафима Павловича. Впрочем, в конце концов, так оно и получилось. Опытный оружейный мастер имел железную «бронь» и был освобождён от общей воинской повинности. И пусть он был не слишком складным и не очень красивым, но обещал стать надёжным спутником жизни.
А Тимофей подговорил сотоварищей бежать из немецкого плена. По их следу пустили собак. И никто из пленников бесталанных так и не смог выбраться к своим. Кого загрызли собаки, кого выловили полицаи, а кто утонул в здешних непроходимых болотах. Казалось, что Тимофею крупно повезло. Он уже искренне уверовал, что вырвался из волчьей облавы, и путь на желанпый восток теперь ему настежь открыт. Встал Тимофей во весь свой рост, вдохнул полной грудью лесной воздух, – вот тут-то пуля карателя его и настигла.
– А ты-то откуда всё это знаешь?! – ошеломлённо уставился я на Ядвигу.
– Я это видела, – чуть слышно пролепетала она.
Это было последней каплей в чашу моего ангельского терпения. На следующий день, не предупредив Мавку, я взял инструмент и с Колькой Брыльком отправился к искалеченной непогодой сосне. Мы долго и упорно по очереди ковыряли ствол буравчиком, стамеской и ножом, чтобы проверить слова безумной лесной фантазерки. Мы уже совершенно вымотались и отчаялись, когда буравчик уперся во что-то твердое. Понадобилось выдолбить порядочное дупло, чтобы извлечь наружу смятую пулю от немецкой винтовки Маузер.
– Ты усомнился в моих словах? – услышал я за спиной раздосадованный голос Ядвиги. – Разве я когда-либо хоть раз тебе соврала? И зачем покалечил дерево? Ведь оно только-только оправилось от раны, нанесённой ему бурей. Слава Богу, не додумался вскрыть могилу, чтоб узнать, не ушел ли куда Тимофей Войтов.
Мы с Колькой развернулись так резко, да так неудачно, что очень больно стукнулись нашими бычьими лбами. Аж искры из глаз посыпались! И заработали по огромной шишке в «награду» за нашу дурость, подозрительность и бестактность. А Мавка неторопливо подошла к дуплу и заполнила его не то глиной, не то смолой, которую, видимо, припасла загодя. Как будто заранее ведала, что два юных дятла будут практиковаться здесь в ударном и бесплодном долбодырстве. Затем она неспешно развернулась и, не проронив больше ни слова, с высоко поднятой головкой потихоньку удалилась в заросли разросшейся осины.
Я думал, что отныне Ядвига со мной и разговаривать не захочет. Однако уже на следующий день она принесла бабушке Христе какие-то травы, которые та ей заказывала. Они долго о чем-то шушукались, а потом бабушка мне и говорит:
– Сходи, внучок, на Явдохину Пристань и налови рыбки. Сегодня приедет тетя Оля из Киева. Ты же знаешь, как она любит уху. Заодно и Ядвиге поможешь отнести вот эти сумки для её мамы.
Вот так мы снова оказались вместе, и наша маленькая размолвка была благополучно забыта. Я снова слушал захватывающие рассказы Мавки и впредь безоговорочно доверял её каждому слову. Хотя кому-то эти истории могли бы показаться совершенно нелогичными, несуразными и нереальными.
Но то, что произошло в мои четырнадцать лет, наложило неизгладимый след на мою ранимую психику. Я пережил такой тяжкий стресс, от которого потом долго-долго не был в состоянии оправиться!
Мы с Мавкой собирали чернику у кромки Ганныной Трясовыны. И дернул же меня черт спросить, отчего у этой местности такое странное название. Ведь и болота как такового в этой стороне леса и близко не наблюдалось.
– Сейчас нет, но четыреста пятьдесят лет назад здесь было гиблое, застойное болото, – начала свой очередной сказ Ядвига, не отрываясь от сбора черники. – Уже при Советской власти мелиораторы прорыли дренажный канал, и избыток влаги ушёл из болот через русло реки Змейки в Припять. Когда-то на месте Дубков существовало другое село, Вильшанка, рядышком с родовым поместьем украинского шляхтича пана Вильшанского. Стремясь к власти, славе и богатству, Вильшанский принял католичество и женился на польской паненке Леславе из шляхетного рода Вуйциков. И было у пана три сына: Адам, Багумил и Алекса. Старшие сыновья были хлопцы бесшабашные, беспокойные. Любили пошуметь, побуянить и покуролесить. А когда молодые панычи повзрослели и возмужали, то хорошеньким сельским девкам буквально проходу не давали.
– А Алекса соответственно был тюхтий и телепень, – пришёл я к естественному умозаключению.
– Нет. Он был избранным, – пронзила меня взглядом своих изумрудных очей Ядвига. – Жил в Вильшанке старый чумак Петро Драч. Жинку, которая не походила ни на одну местную селянку, он привез себе откуда-то с юга. И дочь у него вышла необычайной, чудной красоты: смуглая, черноволосая, черноглазая. Хлопцы из самых зажиточных семей мечтали назвать Ганну своей суженной. Но смуглянка предпочла Осипа Хвилю, статного красавца, сына знатного хлебороба. Свадьба уже была назначена на раннюю осень.
Как-то Адам и Багумил охотились на секача у кромки болот и увидели девушек, собирающих ягоды. Бросили братья охоту на кабана и погнались за куда более лакомой добычей. Девушки разбежались кто куда, но приметную Ганну сластолюбивые братья всё же не упустили. Вон на том пригорке Адам и Багумил поглумились над несчастной дивчиной, взяв грубой силой то, что по праву им отнюдь не принадлежало. Улучив момент, Ганна вырвалась из их цепких рук и бросилась куда очи смотрят. Но братья снова за ней погнались, потому что ещё не насытились вволю. А несчастная девушка увязла в топкой трясине, и стало болото её мало-помалу затягивать. Принялась Ганна звать братьев на помощь, молила избавить её от лютой погибели. Вылетел сладостный хмель из голов дерзких насильников и поняли они, наконец-то, что натворили. И порешили панычи не спасать Ганну и таковым образом схоронить концы злодеяния в воду. Хмуро и безучастно смотрели убийцы на страшную смерть черноокой красавицы.
Ну, ладно, Степанко! Пора возвращаться в Дубки. А то ещё под дождь ненароком попадем. Слышишь, гроза собирается.
Мы быстро шли по тропинке к селу, прислушиваясь к дальним раскатам грома. Но древняя история, рассказанная Ядвигой, не выходила из моей головы.
– Но если братья так хорошо спрятали концы в воду, то почему же то место назвали Ганныной Трясовыной? – не выдержал я.
– Адам и Багумил были не одни. И кто-то из служек всё-таки проболтался. Осип Хвыля собрал своих друзей-сотоварищей и ночью они подожгли усадьбу Вильшанских. Старого пана подняли на вилы, когда он выбирался из горящего дома. Служек перебили. С панной Леславой сделали то же самое, что и её сыновья с горемычною Ганной. А потом утопили в Змейке, как никому не нужную облезлую, старую кошку.