Страсть под турецким небом - читать онлайн книгу. Автор: Алиона Хильт cтр.№ 31

Некоторое время отсутствия дома вправило мне мозги. Я поняла, что Алту не стоит того, чтобы я в себе что-то меняла. Похудение, закончившееся больницей и диагнозом «менопауза» в 20 лет, желание вместо длинного восточного носа с горбинкой сделать мне курносый европейский, отказ от русского языка в пользу турецкого и смена Санкт-Петербурга на Анталию. А что будет потом? Когда это все закончится? Или он всю жизнь намерен во мне что-то менять? Нет, я так не хочу. Если ему нужен кто-то другой, удовлетворяющий его потребности, – Айша, Фатима или Эсра, – пусть найдет себе такую. Я ехала домой с твердым намерением все это ему высказать, но когда услышала слова «яврукедим, ашкым, я тебе сейчас рыбку пожарю», в моей голове что-то переклинило, жесткий диск дал сбой, и я решила, что поговорим когда-нибудь потом, сейчас я не хочу портить момент.

Ох уж эти турки, как же их клинит! То он спокойно наблюдал, как я ухожу, то ругался на чем свет стоит, а сейчас я у него снова «ашкым» (любовь моя). Смотря в его каре-зеленые глаза, я забывала обо всем на свете. Он еще умел их так кокетливо строить, что не улыбнуться было сложно.

Я опять так глупо себя повела, промолчав. Сейчас, с высоты своих тридцати, я это понимаю, но тогда мне было всего 20. Я была молодой и зеленой. Я думала, что мужчина должен читать мои мысли. И что мы вот так обнялись, помолчали и он все понял. Мне казалось, это так очевидно: почему я ушла из дома, почему не отвечала на эсэмэс, я была уверена, что этого достаточно, чтобы он изменил свое отношение. И форель на ужин была невероятно вкусная, все косточки заботливо были убраны моим соскучившимся ашкымом. Ох, как же я ошибалась… и почему я была настолько слепа?

«Если в городе нет моря, то в нем невозможно жить», – говорил Алту. В Анталии было море. Море, которое я полюбила всей душой. Я в нем не купалась – не люблю соль на коже, но каждый вечер я приходила на центральную набережную, а когда выдавалась возможность, ездила на долмуше в Коньяалты к родителям, выходила за остановку до их сите, садилась на скамейку и смотрела на воду.

Я могла так просидеть и час, и два, просто глядя в одну точку. Море успокаивало и приводило мысли в порядок. Блики солнца на голубой воде слепили глаза, а рябь от ветра играла на самых тонких струнах моего сердца. Море… Дениз означает море… Он постоянно говорил, что не может жить без Дениз. Это имя мы выбрали для дочки. Нашу первую мы назовем именно так. И не в честь бывшей, а в честь моря. Чтобы жить там, где хотим, и не зависеть от воды. У нее будут черные волосы и зеленые глаза, его пухлые губы и мои щеки. Я почему-то так себе представляла эту маленькую турчаночку. Сбудется ли мечта? Мне надо было набрать еще несколько килограммов, диагноз не снимали. Три курса прогестерона – все мимо. Тогда я разочаровалась в гормональной терапии и стала слушать только себя. Я потеряла возможность иметь детей, когда перестала есть и потеряла отнюдь не лишний вес, значит, все дело в питании. И я стала изучать эту науку, углубляясь в глубокие дебри. Я набрала все до единого килограмма, пришлось увеличить жиры в рационе. Я пила масло, а не добавляла его в салат, ела сало и жирный творог. И когда мой вес достиг 58 килограммов, случилось чудо.

Мало кто знает, почему у меня вытатуированы три бабочки на бедре… Приехав в Петербург сдавать очередные экзамены, я почувствовала недомогание. Мне безумно хотелось меда с грецкими орехами, и я как ненормальная могла проснуться среди ночи и пойти на кухню. Ха, для анорексички такое поведение не свойственно? Свойственно, это вариант расстройства. Очень часто анорексия переходит в компульсивное переедание или даже булимию. Цикл так и не приходил, если не принимать во внимание пару светло-розовых капель крови в последний месяц, и я боялась, что придется снова лечиться гормонами.

После очередного приступа бешеного аппетита я поняла, что не больна, а беременна. Тест показал две полоски. Господи, какие мысли крутились в моей голове: «ты же еще не замужем официально!», «а что скажут родители?», «а может, это ошибка теста?», «как сказать ему?».

Что я чувствовала? Волнение. Неизвестность. Я мечтала о детях, но новость была как гром среди ясного неба. «Нет, это не со мной, не может быть такого, у меня же диагноз» сменялось на «неужели диагноз можно снять и у меня могут быть дети?». Я не буду приводить долгие переписки по эсэмэс с Алту и его первое: «Чей это ребенок?» до его последнего: «Завтра женимся!», потому что это все неважно. Важно то, что у меня и у моего организма не получилось и я не смогла сохранить беременность.

Я чувствовала себя подавленной. Меня трясло и колбасило, а слезы лились через край. Мне было плохо. Мне никогда в жизни не было так плохо, я ощущала себя неполноценной. Меня пришлось чистить, и я безумно боялась, что никогда не смогу иметь детей. Дениз сейчас бы было одиннадцать…

Я часто думаю о ней. У нее были бы черные волосы, мои зеленые глаза и его смуглая кожа. Это была бы самая красивая девочка на свете, мой маленький турчонок. Она бы называла меня «аннэ́», а его «баба́» («мама» и «папа» по-турецки). Он бы убаюкивал ее, пел ей колыбельные и целовал в маленький носик… Как же Алту виртуозно справлялся с детьми! На то, как он с ними возится, можно было смотреть бесконечно. Он понимал их на каком-то телепатическом уровне, держал их внимание, а они его обожали и тянулись к нему сами! Видя его с малышами, я испытывала какое-то невероятное чувство гордости, нежности и спокойствия. Он бы очень любил дочку. Мы бы переехали в другую квартиру, рядом с родителями, в Коньяалты продавали как раз подходящие, с детской…

Сразу после того случая с неудавшейся беременностью Алту стал странно ко мне относиться. Вместо того чтобы сочувствовать и оберегать, он то и дело смотрел на меня с немым укором. Мне хотелось, ах, как же мне хотелось тогда поддержки! Мы не сказали о случившемся его родителям, сама не знаю почему. Возможно, я боялась, что раскроется мой диагноз, а для них внуки были слишком желанны. «Вдруг они меня не примут? Я никогда не смогу иметь детей и они будут винить в этом меня?» Почему я проецировала эти страшные мысли на родных и любимых людей? Почему в то время, когда мне нужны были их крепкие объятия, я предпочитала быть со своей болью наедине? Нет, мне не было так легче, я то и дело выла от безысходности и невозможности кому-то открыться, кроме моей мамы. Мама была далеко, и ныть ей по телефону я не давала себе разрешения.

Человек – существо социальное, а женщина – тем более. Когда мы рассказываем о своем счастье, оно умножается, когда о горе – оно делится. В чем смысл радоваться или страдать молча? Нет никакого смысла.

Меня снова посадили на гормоны, и каждая таблетка напоминала мне о том, что я с собой сделала. Собственной глупостью, зависимостью от мнения любимого я своими руками угробила свое здоровье. Я не винила его призывы худеть, я винила только себя…

В нашей маленькой квартирке зимой было очень холодно. В Анталии не предусмотрено центральное отопление, ночью, когда нет солнца, кирпич остывает, и чтобы согреть воздух внутри, используют переносные радиаторы. Зимой наши счета за электроэнергию вырастали в три раза. Поскольку денег по-прежнему едва хватало, я старалась экономить, надевая на себя шерстяные чулки, штаны с начесом и теплый свитер моего свекра. У нас на кухне был маленький холодильник, в котором всегда стояла бутылка кока-колы (турки, как никто другой, почему-то питают нежные чувства к этому напитку), маслины и сыр кашир. Я не помню, что мы еще покупали из продуктов, но то, что холодильник был вечно пустой, осталось в моей памяти.